I.

В тот вечер мы сидели в комнате после ужина и каждая прилежно учила свой предмет.

Вообще вечера в студенческих общежитиях весьма особенное явление. Тут есть все: и прилежная подготовка к завтрашним семинарам, и шумные посиделки с гитарой, и нежные свидания, и карточные сражения, и сеансы одновременных игр. И все это в одну единицу времени на одном пространственном пятачке.

         Читальный зал на первом этаже, к сожалению, был переполнен, и нам пришлось довольствоваться для занятий родной комнатой. Благо, каждой из нас было чем заняться и что выучить на завтра. Тишина устраивала всех.

         Я уже начинала утомляться историей КПСС, когда вдруг из коридора резко, без прелюдий, на полной громкости, грянул хэви метал. Мы все, трое, подняли глаза от своих источников разумного, доброго и вечного и вначале механически посмотрели в направлении выхода. Затем - друг на друга. Не знаю как мне, но моим подружкам этот хэви метал был явно не по настроению в данный момент, мягко говоря. Потому что не вязался он никак с микробиологией, к семинару по которой они так тщательно готовились. Я на их недовольные взгляды так и сказала:

         - Мне не мешает... - и спокойно продолжила чтение.

         - А мне очень мешает, я так не смогу подготовиться, - капризно проговорила Сусанна.

         Что касается второй моей "сокамерницы", Ануш, то она обычно всегда шла на поводу у своей высокомерной однокурсницы. Ануш была существо добродушное, слабохарактерное, послушное и непритязательное. И Сусанна быстренько нашла себе в ее лице и подругу, и жилетку, и прислугу, и поддержку во всех своих комплексах. Они знали друг друга больше года, так как еще прошлый учебный год прожили вместе в этом общежитии. Это были второкурсницы. Я же была здесь новичком. Первокурсница. Да еще приезжая. То есть, в общежитии-то все были приезжие, но я была в общем, ну очень, очень приезжей. Я тогда и языка-то не знала толком. Армянского.

         - Ануш, сходи скажи им, чтобы сделали потише, - безапелляционно приказала Сусанна.

         Но традиционно армянское воспитание Ануш вкупе с жанром звучавшего музона, никак не допускавшего прослушивание оного никем иным кроме как парнями (о боже!), сделали невероятное: Ануш отказалась выполнить просьбу-приказ Сусанны.

         - Ты что, я не пойду!

         Сусанна охотно ее поняла и не стала настаивать, так как есть вещи действительно незыблемые, и она-то это хорошо знала в отличие от меня. Меня как раз такое смирение Сусанны перед демаршем Ануш сильно впечатлило. Я даже засомневалась в том впечатлении, которое на меня изначально произвела эта истеричная девица.

- Что делать? Может ты пойдешь, - ласково проговорила Сусанна, обращаясь ко мне.

         Надо отметить, что разговор шел и будет идти исключительно на армянском языке, кроме тех случаев, когда я специально оговорюсь: говорится по-русски. Я тогда жила в Армении больше 5 месяцев, а в общежитии - с самого начала учебного года, а именно - два с половиной месяца. И армянскому языку на бытовом уровне я уже успела научиться, принимая во внимание то, что в Ереване изумляющее большинство говорит именно на родном языке. Итак, на армянском языке - пусть и с русским акцентом - я ответила Сусанне довольно циничным тоном:

         - Я уже сказала: мне не мешает. Почему бы тебе самой не сходить?

         Такая постановка вопроса, судя по ошеломленному лицу Сусанны даже не имела права на существование. Я даже заметила, как Ануш просто испугалась за психику подруги-подопечной. Кажется, она была уже готова плюнуть на все традиционные воспитания вместе взятые и кинуться в коридор на защиту Сусанниного внутреннего и всякого другого комфорта. Но, к чести армянского традиционного воспитания, оно одержало несомненный верх над материнскими практически чувствами девушки Анус.

         - Давайте бросим жребий, - сказала вдруг она.

         В нашем случае это означало вращение ножа. И на кого укажет его лезвие...

         - Я скоро, - сказала я и совершенно спокойно, ничуть не сожалея о выпавшей мне доле, а скорее даже радуясь возможности на время отстраниться от истории большевиков, направилась к выходу и, закрыв за собой дверь, без заминки последовала в направлении той самой двери, из которой доносились звуки му. Благо, дверь эта оказалась... напротив нашей по коридору. Ну, окей, - чуть-чуть левее в сторону мужского туалета.

         И она была не просто не заперта. Она была открыта настежь. Вот почему музыка звучала так бесцеремонно громко. Из комнаты помимо оглушающего хэви-метала на слуховом уровне источался неестественный красный свет на уровне визуальном. Освещение в конце коридора было явлением весьма условным, поэтому этот красный свет особенно хорошо бросался в глаза. Эдакий багровый прямоугольник дверного проема. Но... нет, не совсем прямоугольник. Потому что в нем четко вырисовывался силуэт... худощавый силуэт.

         Я подошла поближе, и лишь тогда смогла рассмотреть обладателя этого силуэта. Как и следовало ожидать, это был парень. Худощавый, очень высокий. Шатен с прямыми волосами, который явно пропустил пару визитов в парикмахерскую, одетый в красного цвета (да, да, снова красный!) спортивный костюм, которые успешно заменяли нашим ребятам то ли пижамы, то ли домашние тапочки...

         Знай я тогда фильм "Секретные Материалы", то я бы ни минуты не колеблясь проассоциировала лицо этого юноши с портретом Дэвида Дуковни. Но о последнем я тогда ровно ничего не ведала, поэтому, он мне показался просто - довольно симпатичным и необычным для тутошних широт парнем.

         Итак, он стоял совершенно в бессмысленном месте (в проеме двери), в совершенно бессмысленной позе (руки в карманах, взгляд вперед, в никуда) и слушал совершенно невозможную по моим тогдашним представлениям музыку.

         - Простите, а вы не могли бы чуть потише сделать и... дверь прикрыть? - спокойно, даже не без улыбки, по-русски осведомилась я.

Его ответ прозвучал не сразу. Секунды три, он, словно отрешаясь от чего-то своего, возвращался в реальность. И произнес мне в ответ... отнюдь не по-русски:

         - Иск инчу воч хаерен? (что обозначало: "А почему не по-армянски?)...

         - Потому что по-армянски будет наверное, не очень правильно. Я пока не умею... - ответила я на русском.

         - А если не будешь говорить, то никогда и не научишься, - ответил он на таком чистом русском языке практически без каких-либо примесей армянского акцента, что я слегка оторопела от неожиданности.

         За все время своего пребывания в Армении я впервые услышала такую близкую к безупречной русскую речь. Впрочем, нет. Еще я слышала такую речь от нескольких однокурсников, выпускников русских школ города Еревана. Но здесь, в общежитии, где ереванцев не могло быть по определению, а жильцы все были приезжими из провинций Армении...

         - Я... я знаю. А вы-то где так научились армянскому языку? Вы ведь не из Еревана, если живете в общежитии.

         - Нет, я не из Еревана. Я из....

         Он назвал город, откуда он родом, и для меня все стало на свои места. Он армянин из Эстонии. Из Таллина. Теперь все понятно. И эта стать, и эта нордическая внешность, и эта небрежная прическа, и этот милый русский. Надо же, как все же он там свой родной язык хорошо изучил. Мне стало немного неловко за свой уровень родного языка. Я все же выросла в Закавказье, недалеко от Армении, не в Прибалтике же! Ан там вот армяне такие сознательные. А я... Все наши разговоры с ним сегодня и в дальнейших отношениях происходили только по-русски. Так получилось.

- Из Таллина? Хм, как интересно...Ну так, как насчет музыки? Сделаете потише? Мы занимаемся. У нас завтра семинары.

         - Вы что, на одном курсе все?

         - Нет, они биологи, а я востоковед.

         - О, какое отделение?

         - Турецкий язык и литература.

         - Да. Язык врага...

         - Надо знать... - протянула я, закончив набившую мне оскомину фразу, которую выдавал здесь каждый, узнавая, на каком я факультете.

         Мой выпад немного ошеломил его, возникла пауза. Я решила, что именно я должна ее прервать.

         - Я знаю всех троих ребят, которые живут в этой комнате.

         - И ни с одним из них я не совпадаю, да? - улыбнулся он.

         - Ну, это не мое дело. Просто...

         - А в каком смысле ты их знаешь?

         - Одного по-имени знаю, а двух других - просто визуально...

         - Визуально... - повторил он.

         Снова возникла неловкая пауза. Музыка все еще гремела, я воображала, что происходило с Ануш и Сусанной, которые так на меня надеялись.

         - Как ты думаешь, где они сейчас, эти трое? - вдруг спросил он.

         - Даже не знаю что и думать. А что?..

         - Я здесь один. Я попросил их оставить мне эту комнату на сегодня.

         - А для чего? - наивно спросила я.

         Он будто колебался.

         - Знаешь как тут делают, если понравится девушка?..

         Я попыталась вообразить, как именно делают в армянских студенческих общежитиях, когда понравится девушка - будучи настолько наслышанной о самых разных вариантах данной ситуации в армянском обществе, что решила, что должно быть аналогичное что-то.

         - А что делают? Просят познакомить взрослых? Или... похищают?

         - Я никого не просил. Я просто сказал ребятам, кто мне понравился. И они придумали, что можно сделать.

         - А... и как? Получилось? Может быть...

         - А ты как думаешь?

         - Я не знаю...

         - Если бы пришла не та девушка, которую я ждал, разве я бы стоял и разговаривал с ней?..

         Я вернулась в свою комнату в половине третьего ночи. Все время с момента моего героического выхода на борьбу с хэви металом - а было это около девяти вечера - до половины третьего ночи я провела в комнате напротив по коридору. Дверь в нее так и не закрылась. Пару раз входили какие-то ребята, здоровались с моим собеседником, что-то забирали в комнате и уходили. Музыка была приглушена максимально, чтобы не мешать нашему разговору.

         В ту ночь я узнала, что никакой он не эстонский армянин. А есть, оказывается, в Армении, такой район, Талинский. С центром в поселке городского типа под названием Талин. Но он собственно даже не из этого поселка городского типа. А из высокогорной деревни Верин Сасунашен. В деревне этой живут потомки сасунских героев. Теперь его благородство и стать я могла отнести не к прибалтийским дюнам, а совсем наоборот - к благородному западноармянскому происхождению.

II.

         На следующий день я дежурила по комнате. Я находилась с веником в руке - головой под своей кроватью, когда раздался сдержанный стук в дверь.

         Ануш мыла посуду после ужина, поэтому дверь открыла Сусанна. И я, услышав его голос, удивилась тому как во мне с одной стороны все восторжествовало, а с другой - насколько я была спокойна в своей уверенности, что это окажется именно Он! А кому же еще стучаться в нашу дверь?

         Девчонки-соседки обычно не стучатся, а просунув голову, спрашивают: "Можно?".

         Каждый день он приходил, сдержанные три стука стали просто атрибутом наших вечеров. Девчонки каждый раз по моем возвращении около часа ночи с любопытством спрашивали: "Ну что? Сегодня было?" На что я им отвечала довольно мрачным тоном: "Нет, и сегодня не было".

         Да. Две, три, недели он заходил за мной каждый вечер, уводил в комнату напротив, любезно покидаемую обитателями, сажал на диванчик, а сам садился напротив и мы начинали разговор. Он иногда вставал, прохаживался. Останавливался и всматривался в мое лицо. Как ни странно, несмотря на мой нежный возраст (мне не было еще восемнадцати лет), меня ничуть не смущал этот искренний, бархатный взгляд. Часто возникали паузы, но и они не отягощали атмосферы. И каждый раз я ждала, что он подойдет, возьмет мою руку, сядет рядом. Но за три недели ежедневного общения он ко мне не прикоснулся даже пальцем, даже случайно. И мне приходилось каждый раз сообщать моим соседкам, что и сегодня он меня не поцеловал. К концу третьей недели я обратила внимание, что девчонки мне не верят.

         - Наши ребята так не делают. Ты просто стесняешься нам признаться. Думаешь, мы разболтаем...

         - Да уже вся общага знает, что я с ним в комнате сижу по три часа кряду! Чего мне стесняться? Я сама так этого хочу. Он хороший. Не понимаю, почему он дверь не закрывает, она всегда настежь. Обязательно пять-шесть раз кто-то зайдет-выйдет... Он вообще не в нашем корпусе живет! Поэтому и не тащит меня к себе. Завтра я предложу ему пойти в его комнату!

         Сусанна и Ануш посмотрели на меня как на умалишенную.

         - Не вздумай... Он о тебе знаешь что подумает? - проговорила Сусанна.

         - Не подумает. Он меня хорошо знает уже.

         - Подумает. Ты плохо наших знаешь!

         - Но он же не такой как все ваши! Бывают ведь исключения!

         - Милая, поверь, - снисходительно вещала Сусанна, - вот в таких вещах не бывает здесь исключений. Смотри, я тебе говорю то что есть. Понимаешь?

         - Понимаю. Но все равно я завтра с ним поговорю...

         - Жаль, мы завтра домой уезжаем на выходные, - не без досады проговорила Сусанна. Я уже три недели домой не ездила.

         - А я вообще больше месяца дома не была, - подхватила Ануш.

         Домой... Сусанне езды до дома автобусом около часа - в одном направлении. Ануш - около трех часов - в другом направлении. А мой дом, который очень скоро перестанет быть моим, поскольку родители усиленно занимаются обменом, - находится не только в двенадцати часах езды на машине, но и вообще - не в Армении. Может быть, скоро и у меня в Армении появится "Отчий дом", куда я буду ездить по выходным из общежития. И откуда я буду привозить всякие вкусности и предметы, создающие видимость и ощущение домашней обстановки. А сейчас я просто захаживаю в гости к многочисленным своим родственникам в Ереване, - которые не отпускают меня, конечно, без гостинцев и тех же вкусностей, что в свою очередь смущает меня настолько, что захожу я реже и реже, что, в свою же очередь, усиливает их родственные чувства и пропорционально увеличивает объем вручаемых мне вкусностей.

         - Ты, оказывается, к Герасиму вчера заходила. А к нам почему не зашла? И у Любы была на днях, а про нас забыла?....

         О, это особая тема, родственники близкие и дальние, мамины и папины, а ведь были еще и мамины сокурсницы по Медицинскому, которые оказывали не менее радушный и щедрый прием дочери "подруги дней своих... суровых".

         Вот и получалось, что я, будучи без своей семьи, несколько раз в неделю приходила в общежитие с гостинцами. А Сусанна и Ануш - только пару раз в месяц. Но общими "усилиями" - жили мы в нашей комнате весьма и весьма недурственно в плане питания. Могли достойно принять гостей, - девчонок, заходивших на чашечку кофе и на веселые разговоры. Да что греха таить, были и сеансы спиритизма, хотя и крайне редко.

         Самой заядлой нашей гостьей была девушка с четвертого этажа. Веселая и пытливая Нунэ. Она была из того же района, что и Сусанна, и они всегда находили о чем поболтать. А еще они просили меня покурить. Их почему-то завораживал вид курящей девушки. А я, раздобыв у одного из кузенов красную пачку сигарет Dunhill, поставила ее красоваться на книжную полку и каждый вечер, под восхищенно-уважающими взглядами своих подружек, я лениво доставала с полки пачку, из пачки - сигарету и ... начинался  сеанс сравнимый по мистицизму и романтизму разве только с сеансом спиритизма. Девушки смотрели на меня в четыре, а то и в шесть глаз, и выказывали удивление тому, как я "искусно и спокойно" курю, и как же мне это идет! Хотя это и были первые сигареты в моей жизни.

         - Домой... - невольно вырвалось у меня, - ну значит, я снова буду тут одна в выходные. Может быть тогда я его cюда приглашу. К себе.

         На Сусанну и Ануш в тот момент было страшно смотреть.

         - Послушай, ты знаешь, что после того как он сюда войдет, когда ты тут одна, просидит тут несколько часов и выйдет, ты уже будешь у многих ребят считаться испорченной!

         Мне почему-то было скучно слушать такие речи.

         - Мне до этих ребят нет дела, я за них замуж не собираюсь.

         - За них нет, но их отношение к тебе, их мнение о тебе будет важным для всех. И для него тоже.

         Вот это пассаж! И для него тоже?..

         - Пойдем? - раздалось привычное, когда я открыла дверь на его тройной стук.

         - Заходи, я одна.

         - Я знаю, я видел, как девочки с вещами уходили сегодня. Банками пустыми гремели.

         - Ну, заходи тогда спокойно.

         Он улыбнулся. Но не сошел с места.

         - Вот так прямо зайти к тебе?

         - А что, можно и не прямо зайти? - раздраженно проговорила я и, оставив для него дверь открытой настежь, прошла вглубь комнаты и уселась на свою кровать.

         Он вошел, но дверь за собой не прикрыл, даже не прикоснулся к ней, - на что я поначалу не обратила внимания по привычке. Но через минуту заметив, что дверь настежь, я попросила:

         - Дверь прикрой.

         - Зачем. Если я в той комнате разговаривал с тобой так, то тут тем более должно быть так.

         - Ты знаешь, меня уже начинают раздражать эти условности...

         Усевшись верхом на стул, не сняв плаща, скрестив в воздухе повисшие локти, он мне виделся настолько изящным и элегантным, что я готова была броситься ему на шею прямо сейчас.

         - Ты такая раздражительная? - глухо рассмеялся он после нескольких секунд своего бархатного всматривания в мое лицо.

         - Я не выношу уже этих излишеств.

         - Ты очень скоро поймешь, что это не излишество. И надеюсь, поймешь не с того берега, а с этого.

         - Перестань. Ты меня стращаешь. Я не боюсь ни этого берега, ни того. Все, что со мной случится - это будет моей жизнью и моим выбором, а не установленным для всех стандартом.

         - Ты странная, и я тебе это не устану повторять. Тебе ведь нет восемнадцати. А разговариваешь как тридцатилетняя.

         - Зато когда мне будет тридцать, я буду говорить как восемнадцатилетняя! - подхватила я...

         Однако свести разговор на шутки не удалось. Он продолжал на той же интонации, на которой говорил предыдущую фразу:

         - Но только за то, что ты такая... только поэтому...

         - Что?

         Молчание. Нет, это у него были не робость, не смущение. А также не желание напустить на себя загадочности. Я просто видела, как он не считает пока нужным говорить мне то, что его так и распирает сказать.

         - Знаешь, я хотела с тобой поговорить... Ты мне нравишься. И я тебе, конечно, тоже. Это ты мне в первую минуту сказал.

         - Да. Напрасно ты посчитала нужным напомнить. Думала я не подтвержу сейчас...

         - Нет, я сказала это, чтобы ты не подумал, что я забыла или не обратила внимания на твои слова.

         - И что же?

         - Ну, я подумала... ты извини, конечно, но когда парень и девушка нравятся друг другу, у них в отношениях... как бы это сказать... наблюдается прогресс...

         - Прогресс... Да, я понимаю про что ты. Ты очень смелая девушка.

         "Смелая, - подумалось мне, - да уж станешь смелой с таким как ты - сладким и недосягаемым как Арарат. Красивым и недоступным"...

         - Ты пойми, - продолжал он, - Для меня отношения с тобой очень важны. Слишком важны. Но я ... привыкаю к тебе. Я рассматриваю тебя. Я не хочу тебя... отвлекать от главного да и себя тоже.

         - От главного?...

         - Нет, ты не подумай, я могу не то что прогресс, я могу и ускорение, и гласность и госприемку.

         Я рассмеялась. Слова все эти были насколько современны, настолько и комичны к тому моменту развития советского общества. Я смеялась, а он продолжал смотреть на меня своим пронизывающим, но при этом совершенно не напрягающим взглядом, пристально и слегка исподлобья. Кроме того, он все время косился в направлении коридора, - не прошел ли кто, не заглянул ли... Хотя кто же мог там проходить, если наша комната была в самом конце коридора. Это могли бы быть только ребята из той самой комнаты, возле которой мы познакомились. Но все равно, он то и дело еле заметно поглядывал в ту сторону.

         Я, резко прекратив смех, порывисто встала с кровати, подошла к двери и с силой ее захлопнула. Он вскочил со стула. Вскочил, как если бы опрокинул на себя чашку горячего чаю. Впрочем, я нахожусь в Ереване... он вскочил, как если бы опрокинул на себя чашку горячего кофе. Я, возвращаясь, остановилась прямо перед ним, пристально посмотрела на него и спокойно прошла на свое место.

         - Это было очень громко, - спокойно констатировал он после значительной паузы. И в этот же момент дверь наша снова открылась снаружи. Без стука. Значит, пришла одна из девчонок. Скорее всего Нунэ. Да, Нунэ. Она вошла, говоря по-армянски, так как девушки из общежития не владели русским языком в массе своей, если только не были приезжими из Карабаха, Тбилиси или Баку:

         - Девушка, ты чего так стучишь, я подумала, землетрясение начинается. Ой, и ты здесь, - Она назвала его по имени и поздоровалась с ним, будто они были давно знакомы. - А почему стоишь, не садишься?

         - Здравствуй, Нунэ джан, - отвечал ей он, - А я только что вошел, я на секунду...

         - Надо же, - не без удивления заметила я, - вы, оказывается, знакомы!

         - А как же! - весело воскликнула громогласная Нунэ, - я живу в соседнем с ним селе...

         - Погоди, значит, и Сусанна...

         - Нет, Сусанна живет в самом райцентре, в Талине, а мы в селах.

         - А, вот как?

         Мне стало не по себе, от того, что я до сих пор была в неведении о том, в каком именно районе жила Сусанна. Она просто говорила, что это в сторону Октемберяна, не доезжая до Ленинакана.... что-то в этом роде. А возможно, она и называла, но я просто не обратила внимания...

         - Да, мы все земляки. Как ты? - и Нунэ снова обратилась к нему по имени, не забыв увенчать его весомым "джан!", - Поставить кофе?

         - Поставь, Нунэ джан, - ответил он, на этот раз спокойно снимая плащ и присаживаясь на стул соответствующей стороной корпуса.

         - Ты будешь? - спросила меня Нунэ, что являлось бы крамольным вопросом, не будь я известной непотребительницей кофе. То есть не будь я знаменита крайне редким потреблением этого напитка.

         - Я, пожалуй, выпью... по такому случаю, - съязвила я и заметила, как на его лице на долю секунды мелькнула усмешка...

         В этот вечер Нунэ так и не ушла, пока он не распрощался, а распрощался он что-то около одиннадцати. За эти три часа я, наверное, не произнесла и пары фраз. Вся беседа происходила между ними - между парнем моей нынешней мечты и этой неугомонной егозой. Зато я узнала много интересных подробностей о нем. Он, оказывается, только весной вернулся из рядов Советской Армии, отслужив срочную службу в Смоленской области. Что и объяснило, наконец, для меня его пребывание на втором курсе будучи двадцати одного года от роду. А еще они занялись сравнениями студенческих общежитий в Армении и в России, и она рассказала услышанную от его товарищей историю, произошедшую с ним в Армии, в увольнении, когда он попал в женское общежитие какого-то училища. Где за его внимание сцепились две девушки, одна с утюгом в руках, а другая со сковородой. И ему пришлось пообещать внимание обеим воизбежание кровопролития. Она громко смеялась, в то же время не забывая отмечать, что в Армении такое просто невообразимо, что наши девушки самые скромные, самые достойные, самые порядочные. Он же находился в полной растерянности не только от ее наслышанности об этой истории, но и от того, что она звучит при мне и для меня. Он не мог больше поднять глаз от стола, после этого почти ничего больше не говорил и то и дело закуривал одну сигарету за другой. Потом Нунэ рассказала, как собственно познакомилась с ним. Это, оказывается, было в доме культуры, в райцентре, где проходило обсуждение книги, написанной... его ныне покойным отцом. Его отец, оказывается, был довольно небезызвестным писателем. И в тот вечер я узнала его фамилию, а заодно и отчество. Через короткое время после этого он распрощался и ушел. Я подумала, что сейчас раскручу Нунэ на дополнительную информацию, но, не успел он выйти за порог, как она схватила со стола чашки и быстренько скинула их в раковину - у нас в общежитии каждая комната имела свою мини-кухоньку, состоящую из раковины, полки для посуды и площадки для электроплиты.

         Парни обычно использовали ее как умывальник, обклеивали плакатами, изображающими полуобнаженных моделей и актрис, сверкающие автомобили и крупных кошачьих, и держали там только принадлежности для бритья и чистки зубов. Питались они в столовой на первом этаже. Девушки же по-хозяйски отгораживали эту нишечку занавесочкой, раскладывали там на полках посуду и специи. Готовили либо на своих плитках, либо на общей кухне в противоположном от мужского туалета конце коридора. Что не мешало, впрочем, этой кухне находиться прямо напротив туалета женского. Из чего следует, что нам, жительницам самой дальней комнаты, приходилось дефилировать в туалет или на кухню через весь коридор. И, хотя наша комната располагалась не в самом выгодном месте, она была одной из самых уютных и привлекательных. Общими усилиями мы ее такой сделали.

         Итак, Нунэ, сразу после того, как он прикрыл за собой дверь, не говоря мне ни слова, схватила в охапку всю посуду со стола, свалила ее как попало в раковину и, коротко попрощавшись, захлопнула за собой дверь. Оставив меня в полном мандраже - по поводу незавершенного с ним разговора, по поводу этой дурацкой армейской байки, по поводу массы свалившейся на меня новой информации, а еще из-за необходимости мыть теперь посуду. Надо ли говорить, что эту ночь я спала просто отвратительно...

         - Уж завтра-то я его прищучу, - сказала я себе и тут же рассмеялась этому своему обещанию.

III.

         - Ну, рассказывай, как ты тут была без нас? - возбужденно осведомлялись Ануш и Сусанна, едва войдя в комнату, навьюченные и запыхавшиеся.

         - Что, лифт не работает? - спросила я, проигнорировав их совершенно неуместный в данный момент вопрос.

         - Почему, работает! Но пока по нашему коридору дойдешь до нашей двери - сто раз устанешь! - проворчала Сусанна.

         - Подожди, который час? Уже ведь десять минут девятого. Он не приходил за тобой? - удивилась Ануш.

         - Да нет. Не приходил. И вчера тоже не приходил, - проговорила я с безразличием в голосе.

         - А в пятницу? - чуть ли не в один голос спросили они.

         - А в пятницу приходил. Только ваша Нунэ... твоя Нунэ, - исправилась я, обращаясь к Сусанне, - все мне испортила. Боюсь, что ему тоже.

         - Как?

         - Она рассказала идиотскую историю, а потом заявила, что приличные армянские девушки никогда не предлагают себя парням.

         - Ну, правильно, она так сказала, чтобы ты поняла. Она не хотела, чтобы ты сделала ошибку...

         - Я еще до ее прихода уже практически сделала это! Предложила ему себя! Во всяком случае...

         - Постой, ты имеешь в виду, что Нунэ это в его присутствии сказала?

         - Да! Да! Я еле заставила его войти, еле заставила его захлопнуть дверь, и тут она ворвалась... и все испортила.

         - Войти сюда?..

         Я к этому моменту была взвинчена до предела, поэтому, не стала ничего говорить, а только кивнула и безапелляционно изо всей силы шлепнула ладонью по столу, чтобы они оставили это без комментариев и нравоучений. Они молча переглянулись и стали снимать верхнюю одежду и распаковывать свои тюки, обмениваясь вполголоса впечатлениями от пребывания дома. Но, судя по всему, их больше всего занимала моя участь. Они то и дело косились в мою сторону.

         - Можно, я еще раз поставлю эту песню, - осведомилась Ануш, имея в виду "Отель Калифорния", который звучал во время их прихода на моем проигрывателе.

         - Да, поставь, - мрачно ответила я.

Когда я вернулась откуда-то из дебрей своих переживаний, они уже накрывали на стол.

         - Ты ничего не ела пока, да? - говорила Ануш, - Будешь?

         - Да, с вами буду.

         - Сейчас ты попробуешь то, что никогда раньше не ела, - мягко сказала она. Это называется кровяная колбаса.

         - Он больше не придет?   - спросила вдруг я.

         Сусанна и Ануш сели за стол и стали растерянно переставлять приборы. Наконец, Сусанна заговорила:

         - Понимаешь, ты выросла в большом городе. Даже больше, чем Ереван. А он... он даже не из Еревана. Если бы он был Ереванским, то я бы сказала, что он, конечно, придет. Но он и сам не Ереванский и в Ереван переезжать никогда не собирается. У него там мать и больной младший брат. Они любят свою землю.

         Для меня этот ответ прозвучал слишком размыто и  закрученно.

         - Что?..

         - В общем, я точно не знаю, - отозвалась Сусанна и стала накладывать себе солений из банки.

         - Вы знаете, в какой он комнате живет в пятом корпусе? - решительно спросила я, отодвигая от себя прибор.

         - Нет, - в один голос ответили они.

         - А если хорошо подумать? - я попыталась улыбнуться.

         - Ты так сильно по нему скучаешь, что готова забыть обо всем на свете?

         Ну нет, такой постановки вопроса я не могла допустить со своим юношеским максимализмом.

         - Что же, если это выглядит именно так, то мне не нужно знать, где он живет, - вздохнула я и стала есть привезенную Ануш долму, обнаружив при этом, что аппетит у меня вполне здоровый, так как я толком так и не поела ни разу за эти выходные.

         - Уфф, даже не хочется думать, что завтра понедельник, - поморщилась Сусанна, изрядно разрядив обстановку сменой темы, - Тебе-то хорошо, ты во вторую смену учишься - а нам с утра прямо вставать и топать на занятия.

         - Да, в этом мне сильно повезло, - отозвалась я.

         Еще пара дней прошла как в тумане. И девчонки были особенно молчаливы и тактичны вечерами, когда я, вместо того, чтобы  привычно отсутствовать, отсиживалась в комнате, куря и слушая музыку в ожидании неизвестно чего. Впрочем, известно чего. Но это что-то не происходило. Несколько раз за эти дни раздавался стук в нашу дверь. Но это были ребята, которые просили у нас то щепотку соли, то пару тарелок, то открывашку, то одну из моих пластинок напрокат... Стоит ли говорить, что каждый из этих визитов отзывался во мне ужасной тоской.

         В среду дежурство по комнате выпало мне. И я решила прибраться с утра, пока не настало время идти на занятия. Чтобы вечером быть посвободнее. Да и времени у меня оставалось не так уж и много: скоро двенадцать, а на занятия мне к половине первого. Впрочем, я уже почти закончила, осталось только подмести пол. И тут, наклонившись с веником в руке, я почувствовала сильное головокружение. Оно было настолько сильное, что просто свалило меня с ног. Неужели я так болезненно переживаю эту разлуку, что мне и напрячься физически нельзя? Что со мной? Я попыталась подняться, но едва хотела встать на ноги, как меня снова выкинуло куда-то в сторону. Я струхнула не на шутку. На здоровье мне жаловаться никогда не приходилось, да и выросла-то я в семье педиатров с нешуточным стажем, поэтому, имела определенный цинизм в таких вопросах. Еле удерживая равновесие, я направилась к окну. Внизу стояли несколько человек и испуганно смотрели на здание. "Боже, какое ужасное землетрясение!! - воскликнула одна из стоявших внизу женщин...

IV.

         За одну лишь неделю наше общежитие словно осиротело. Почти все ребята уехали. Вернулись только в середине января. И вернулись другими людьми. Я подумала, что такими возвращались солдаты из Афганистана. Или почти такими.

         Новый год я встречала у любимой тети, в обществе множества родных, кузенов и кузин, в том числе и приехавших из моего родного города навсегда. Наверное, было бы весело, если бы не плакал мой десятилетний двоюродный брат, который узнал о смерти своего одноклассника, - тот переехал из Баку в Ленинакан, чтобы спастись...

         А еще было ужасно паршиво у меня на душе. Потому что не было рядом родителей и братьев, - они все еще были в моем родном городе, занимались обменом, и мама никак не могла завязать с работой - шутка ли - тридцать с лишним лет в одной больнице. Братья, как мне было известно из доступных тогда еще телефонных разговоров, каждое воскресенье по-прежнему ходили играть с друзьями в футбол... Это настолько не вязалось с теми ужасами, которые были на у всех на устах, и никак не укладывалось в мое восприятие. Я ужасно за них боялась и очень хотела, чтобы они как можно скорее приехали сюда, на историческую родину, где мы сможем, наконец, начать новую жизнь, не опасаясь ничего.

         А еще я узнала, что все взрослые и сознательные жители Армении в этот Новый год плакали. Потому что местное телевидение не могло обойти вниманием случившуюся трагедию, и устроило самую настоящую эмоциональную пытку кадрами разрушенных городов, когда они были еще целы и невредимы но обречены, армянских пейзажей, лиц и храмов, - причем все это сопровождалось рвущей душу музыкой. Это был особенный Новый год. Для меня это было началом взросления по всем фронтам. Еще несколько недель - и мне исполнится восемнадцать...

         - Да, я тоже плакал, - сказал мне он, когда мы стояли на лестнице у лифта, - а еще я все время думал о тебе.

         - Правда? - улыбнулась я, - А что  именно ты думал?

         - Я думал, как глупо и непонятно мы расстались.

         - Но мы не расстались...

         - Я думал, что нужно было дать тебе знать перед отъездом.

         - А почему ты не дал мне знать?

         - Я... не знаю, я просто ошибался тогда.

         - В чем?...

         Напряженно взглянув мне в глаза, он резко схватил меня обеими ладонями за голову и, изрядно наклонившись, прильнул губами к моему лицу. Он целовал меня жадно и не переставая, не давая мне шанса опомниться. Я даже не запомнила первоначального ощущения от этого процесса, так как он был слишком неожиданный. И потом, мы стояли на лестнице. Корпуса общежития соединялись друг с другом углами, располагаясь в шашечном порядке. И из окон соседних корпусов всегда можно было наблюдать за лестницей, так как стены ее были сплошь прозрачные, - состояли из огромных окон. Как, как он смеет целовать меня на виду у всего общежития? Я сделала робкую попытку вырваться, но в результате лишь мои клипсы оказались в его руках. Это меня развеселило, я звонко засмеялась, и он остановился, продолжая тесно сжимать меня меж своих локтей. И смотрел он на меня с еле заметной улыбкой, но такими глазами, словно только задал мне глобальный вопрос и напряженно ждет на него ответа. Мой смех в свою очередь прервался из-за его взгляда. Я не знала что сказать, а он продолжал на меня смотреть, ни на миг не ослабляя хватки.

         - Все в порядке, - произнесла я, наконец, - Мне нравится.

         Он будто не услышал этих слов и продолжал меня пронизывать своим испытующим взглядом, а лицо его становилось все серьезнее.

         - Но, конечно, не нужно продолжать это делать здесь, - попыталась исправиться я, - но и это, кажется, не подошло к ситуации.

         - Ты хочешь стать моей девушкой? - спросил он так, будто хотел избежать дальнейших глупых фраз с моей стороны.

         - Конечно, - отвечала я, просияв.

         - А ты знаешь, что это вообще означает?

         - Знаю. Это означает, что я стану твоей невестой, а потом женой.

         Он глухо рассмеялся. Он всегда смеялся глухо.

         - Я не права?

         - Станешь, конечно, если... если захочешь.

         Я хитро прищуриваюсь:

         - Это настолько маловероятно?

         - Ты молодая...

         - Мне на днях восемнадцать!

         - Ладно, это все потом. Нам  нужно сейчас просто быть вместе.

         - А ты... будешь меня еще целовать?

         Его мой вопрос развеселил.

         - А ты как думаешь?

         - Скажи, почему ты сделал это именно здесь? Я бы никогда не подумала, что ты так поступишь.

         - Если бы мне сказали два месяца назад - и я бы не поверил. Но что-то изменилось. И потом, я тебя люблю...

         Он умолк. Но не переставал на меня смотреть. Это было его особенностью - никогда не прерывать зрительный контакт.

         - Тебе говорили раньше такие слова?

         - Нет.

         - Вот видишь, я первый, кто тебе это сказал. И ты первая, кому я это говорю. Веришь?

         Я кивнула, и у меня неожиданно выступили слезы. Я опустила голову и попыталась отвернуться.

         - Что с тобой?

         - Я... и я тебя люблю! - быстро выпалила я и, воспользовавшись его замешательством, вырвалась, заскочила с лестницы в теплый, пахнущий жареным кофе коридор и помчалась по нему в самый конец - в нашу комнату.

V.

         - Скажи честно, целоваться приятно? - прищурившись вопрошала Сусанна, когда я, заперев за собой дверь, метнулась на свою кровать и съёжилась там, забившись в угол.

         - С чего ты взяла, что я целовалась? - проворчала я.

         - Ну, я ведь вижу, какая ты напуганная, смущенная...

         - Причем тут это?

         - Ну, что случилось, не тяни! Почему ты такая странная? Целовались?

         - Хуже...

         - Что? - в один голос воскликнули Ануш и Сусанна.

         - Я только что... только я сказала ему, что люблю его.

         Девушки переглянулись, возникла пауза.

         - Серьезно? Сама сказала?

         - Ну, так получилось. Когда он признался мне в любви, и сказал, что я первая, кого он так любит... мне показалось, что я должна что-то сказать... И так как-то вырвалось... Что он теперь подумает?..

         И с каких это пор я стала такая деликатная? Да, видать, напугали меня не на шутку девчонки своими нравоучениями. Никогда бы раньше не подумала, что настолько напрягусь из-за признания в любви. А может быть, так и должно быть? Может быть это только в книгах и в кино люди преспокойно признаются в любви впервые в жизни и продолжают спокойно беседовать как ни в чем не бывало? Мне ведь в тот момент, когда у меня вырвалось признание, представлялось только одно продолжение разговора: значит, мы должны быть всегда вместе, - сказал бы он. Пожениться. Никогда больше не расставаться. Неужели именно этого я испугалась? Ведь согласиться стать девушкой, - это одно, это мало к чему обязывает. А вот признаться в любви... Или это было одно и то же? Было? Так чего я испугалась? Вечной жизни в неизвестном мне до недавнего времени захолустье? Сельского быта? Больного родственника? Но ведь он был бы рядом. Мы бы жили в Ереване первые годы, пока не закончили учебу. Может быть даже здесь, в этом общежитии. У нас уже была одна такая пара студентов...

         - К тебе Яна пришла, - Ануш вернула меня в реальность.

         - Привет, Ян, уже иду.

         Яна - это девушка из Баку, которая жила на нашем этаже, училась на третьем курсе и всегда приглашала меня, когда у них с ее подругой Мариной была свободная минутка, - поболтать, посплетничать, повеселиться. Марина училась на пятом курсе, была невероятно хороша, - небольшого роста, пропорционального сложения, луноликая, белоснежная, воздушная, с прямыми светло-каштановыми волосами, хоть и жидковато, но очень эффектно рассыпавшимися ниже плеч. Насколько я помню, она была из Кафана, но говорила только по-русски. Армянский использовала для придания своей речи выразительности, если была необходимость. Я ей с самой первой встречи заявила, что она напоминает мне Марину Влади, будучи на мой взгляд гораздо краше этой актрисы.

         Вообще наш пятый этаж предназначался для студентов-биологов, поэтому, заселен он был в основном девушками. Парни же, которые оказались на нашем этаже - были историками, экономистами или физиками. Филологи обретались на четвертом этаже, но я к ним не попала, так как слишком поздно обратилась за местом в общежитии, и мне досталось то, что было все еще свободно, - место в биологами. В общем, Яна с Мариной тоже учились на биологическом факультете. Марине было уже двадцать пять, - она утверждала, что добивалась поступления на биофак несколько лет подряд, и, наконец, в двадцать лет ей это удалось. "Своими силами" - любила повторять она.

         - Как дела, красавица? - спросила меня Марина.

         - Нормально.

         - Клевенькая, правда? - продолжала Марина, обращаясь к Яне.

         Да, странным образом эта восхитительная дива оказалась поклонницей именно моего типа внешности. Яна ничего ей не ответила, только улыбнулась, наливая чай.

         - Давно я у вас не бывала.

         - Да уж конечно, давно. Когда же тебе у нас быть, - не без сарказма в голосе пропела Марина, - мы ведь знаем, кем заняты твои вечера.

         Я ничего ей не ответила, только смущенно улыбнулась.

         - Знаешь что, давай только между нами, но...

         Марина запнулась. Я подняла на нее глаза в недоумении.

         - Он, конечно, и симпатичный, и умный, и ... стильный. Но я его не считаю тебе под стать (последнюю фразу она для убедительности произнесла по-армянски).

         Яна нервно заёрзала на стуле. Марине, видимо, было знакомо это движение.

         - А что, Ян, я не имею право свое мнение иметь? Ей не такой человек нужен. Она не обычная девушка, разве не понятно?

         - Если даже и так... но он ведь тоже не совсем обычный, - осмелилась возразить я.

         - Он тоже необычный, - только совсем в другую сторону, поверь мне. Ты его не так хорошо знаешь.

         - Ну, просто мы пока недолго знакомы. Потом я узнаю его и лучше.

         - Потом может быть поздно. У вас как дойдет до определенной степени, там уже все твои выводы будут бесполезны.

         Марина искала поддержки у Яны, то и дело поворачиваясь к ней во время своих тирад. Но та сидела, опустив глаза в чашку и только изредка поглядывала то на нее, то на меня.

         - А по-моему, он самый лучший парень в нашем общежитии. И вообще, из всех, кого я знала. Он мне очень подходит...

         - Вот я не понимаю, как ты в свои неполные восемнадцать лет можешь думать о замужестве, да еще за... деревенского парня, который привязан к своей деревне, матери, больному брату, своим сельхозобразованием...

         - Марина, он в совершенстве владеет французским...

         - Я понимаю, он действительно образованный, романтичный, даже глубокий человек, но знаешь, есть некоторые вещи, которые все это перечеркивают.

         - Неужели перспектива жить  в деревне?

         - Нет, дорогая моя, нет! И мне кажется, ты очень скоро это поймешь.

         О чем она? Неужели о том же, что и мои девчонки, но только в негативном свете?

         Я не смогла скрыть от него этот разговор. Мы сидели в холле нашего этажа, он курил, и я не без хвастовства рассказала ему, что сильно нравлюсь самой классной девушке нашего общежития. Марине. Нравлюсь настолько что она живо и обеспокоенно интересуется моей судьбой. Он тогда пробормотал что-то по-французски, из чего я поняла только одно слово - Марина.

         Каким-то странным образом Марина перестала после этого приглашать меня, Яна избегала долгих со мной разговоров, все время озираясь, не видит ли нас кто-то. Марина же, когда я с ней здоровалась при встрече, делала утомленно-апатичное личико и ускоряла шаг.

         Встретившись однажды с Яной на остановке, я вплотную подошла к ней и задала прямой вопрос. Яна повела себя неожиданно спокойно и ответила:

         - Марина не понимает, почему ты рассказала ему про ваш разговор. Она ведь просила, чтобы это оставалось между вами.

         - Неужели это настолько серьезно?

         Яна замялась.

         - Ну, ей не понравился сам факт... И вообще, она съезжает из общаги.

         - Как? Четыре года жила нормально, а на пятый съезжает?

         - Ага. Честно говоря, они с самого начала невзлюбили друг друга, - он ведь жил тут, еще до Армии, когда на первом курсе учился. Потом отслужил, приехал, Маринка уже на пятом, вот она и решила уйти.

         - Но что между ними было? Она ведь старше его на четыре года!

         - Ой... - казалось, Яна колеблется, стоит ли рассказывать мне о делах давно минувших дней или нет, - Ну, он тогда встречался со Светой, ну, вот эта, которая на пятом курсе... ну, из восьмой комнаты...

         - Эта, которая из Кафана?

         - Или из Гориса, точно не помню. Потом ушел в Армию, вернулся - и ноль эмоций на нее. Вот Марина и обиделась за свою землячку. Я так думаю, а больше она мне ничего не говорила.

         Света... теперь я понимаю все эти заинтересованные и даже слегка въедливые взгляды, которыми она всегда меня встречала и, судя по всему, провожала. Но на меня она производила исключительно положительное впечатление несмотря ни на что. В ней не было негатива по отношению ко мне. Да и внешне она была человеком весьма приятным.

VI.

         После того, как Марина съехала из общежития, к Яне подселили двоих студенток из Ленинакана, которые временно должны были учиться в Ереване. Да и к нам подселили четвертую, - замужнюю, месяце на четвертом беременности, студентку по-имени Маньяк. Из одного из сел Ленинаканского района. Девчонка оказалась на редкость замечательная, и на правах замужней и беременной часто делала замечания Сусанне, когда та слишком явно понукала Ануш, - то посуду вымыть за себя просила, то погладить себе юбку... А однажды, когда Сусанна в очередной раз заставила Ануш погладить свой пиджак, Маньяк встала, достала из холодильника сырое яйцо и разбила его прямо на свежевыглаженном пиджаке со словами: "Вот теперь надевай и иди!" Ануш тогда громко рассмеялась и, схватив пиджак, бросилась к раковине, на что Маньяк мрачно заметила: "Ну, каждый сам выбирает себе судьбу..." И больше в их отношения не вмешивалась, хотя с Сусанной после этого почти не разговаривала.

         Однажды к Маньяк приехал ее муж, который остался в пострадавших районах, работая водителем на стройках. Это оказался коренастый, симпатичный парень плотного телосложения и веселого нрава под стать своей жене.

         - Кто это заходил сегодня в вашу комнату? - напряженно спросил он меня, когда Гайко уехал.

         - Как, - тебе даже не сообщили? - съязвила я, - это всего лишь муж нашей новой жилички.

         - Жилички... - повторил он, - ну, хорошо. А хочешь, я покажу тебе кое-что? Только для этого тебе придется пойти со мной, в нашу комнату.

         - В пятый корпус? В вашу комнату?

         - Да. Не волнуйся, все уже знают, что мы с тобой встречаемся.

         Я колебалась, теребя кулон на цепочке, который он подарил мне к восемнадцатилетию.

         - Ты не пойдешь?

         - Ну, давай сходим, только ненадолго.

         - Да на полминуты! Ты просто посмотришь на мой алтарь.

         Алтарем он, оказывается, называл перекладину меж книжных полок, где были поставлены две большие декоративные свечи, между ними стояла подаренная ему мной забавная резиновая кукла-клоун, в коей я умудрилась рассмотреть некое с ним сходство, на все это в свою очередь была накинута веревочка с красивой детской соской, по обе стороны этой соски он прицепил мои клипсы, а за всем этим делом красовалась большая металлическая буква N. - первая буква моего имени.

         - Я зажигаю эти свечи, когда скучаю по тебе, - заговорил он.

         - Отдай мне мои клипсы... - безапелляционно потребовала я.

         - Нет, это мой трофей, и уже никогда не будет твоим.

         - А соска тут причем?...

         - Ты была несовершеннолетней, когда я тебя поцеловал, - улыбнулся он. - Ну что, пошли, я провожу тебя?

         - Нет, погоди. Закрой дверь, - неожиданно как для него, так и для себя предложила я. Он подчинился скорее машинально.

         - В чем дело?

         - Давай поговорим о Марине.

         - Марине никогда не нужно было вмешиваться в мои дела. Ни раньше, ни сейчас, - выпалил он так, словно заранее заготовил эту фразу.

         - Что у тебя с ней было?

         - С ней? Ты что, издеваешься?

         Мне не понравился его тон.

         - Я не улавливаю твою мысль...

         - Мою мысль... - повторил он по своему обыкновению, - я никогда не встречаюсь с девушкой, если не вижу ее в качестве будущей жены. Никогда...

         Он умолк.

         - А что заставило тебя перестать видеть будущую жену в Свете? Ну в той, что из Гориса.

         Вопрос для него оказался неожиданным. Он даже раскраснелся, что с его болезненной бледностью выглядело почти комично.

         - А знаешь, я не уверен, что именно с тобой могу про это говорить. Я тебя слишком уважаю.

         - Брось. Это все отговорки. Мне важно знать, потому что ты очень важен для меня, и я не могу быть в неведении о твоих отношениях...

         - Можешь. Ты - это одно, а мои предыдущие отношения - это другое.

         - А если и я когда-нибудь стану твоими "предыдущими отношениями"?

         Он рассмеялся. Подошел. Заставил сесть. Сел рядышком.

         - Начнем с того, что у меня не было прошлых отношений. Подожди, я имею в виду, таких как с тобой - никогда не было. Если мне понравилась девушка, и я с ней пару раз встретился, а потом что-то не срослось и я перестал с ней встречаться, - это отношения?

         - Хороший вопрос.

         - Я никому кроме тебя не говорил, что люблю. Не говорил. И тебе сказал только потому, что это... правда.

         - Да... но все равно. Что-то ты скрываешь. Что?

         - А то, что девушки у нас слишком романтичные. У них как? Раз пару раз пригласил поговорить, а потом перестал - значит опозорил и бросил, да?..

         Мы с ним встречались каждый вечер. То наши девчонки уходили в гости, то ребята из комнаты напротив. То еще где-то комната осталась без постояльцев на день-другой, а то и в холле этажа не было желающих смотреть телевизор вечером. В его же комнате я больше никогда не бывала.

         - А ты знаешь вообще, как он здорово, красиво танцует, - заявила Сусанна, когда я вернулась в общежитие после празднования дня Восьмого марта в семье, - им удалось обменять бакинскую квартиру на дом в бывшем азербайджанском селе Араратского района. К слову, дом оказался добротный, каменный, просторный. Да и сад на две с половиной тысячи метров с плодовыми деревьями лучших сортов. Думаю, наш сад спас нас от бедности и голода в самые тяжелые для Армении дни. Которые, впрочем, на самом деле были еще впереди, хотя уже и не за горами.

         - Правда? Ну-ка покажи, - весело сказала я.

         Сусанна встала, подняла руки, полностью согнула их в локтях и давай долбить себя по бокам, не забывая при этом пошло вертеть тазом. Даже строгая Маньяк не могла удержаться от смеха.

         - Ну нет, он красивее танцует, - возразила Ануш, - он высокий, худой, у него это красиво смотрится, а ты как беременный таракан...

         - Ну какая же ты все-таки вредная! - прикрикнула на нее Сусанна, не останавливая танца, - Поняла теперь, как танцует твой жених?

         - Поняла... А... с кем он медляки танцевал?

         - Ну, на медленные он только нас приглашал, меня, Ануш и Дуне. Только нас троих...

         - Нет, не всегда, - возразила Ануш, - один раз он еще эту позвал, как ее...

         - А, да, точно. Он один раз с этой Светой еще медляк танцевал, и все. Удивляюсь, что он в этой вареной курице нашел, - помнишь ее, с пятого курса...

         - Да, помню, - мрачно проговорила я.

         - Вообще мне это Восьмое марта больше понравилось, чем в прошлом году. Напрасно ты поехала домой, оставалась бы здесь и танцевала со своим парнем сама, - сказала Ануш, поняв по моему виду, что сболтнула минуту назад лишнее.

VII.

         Я проходила по Улице Чаренца, на которую выходило фасадом здание Биофака. Мне нужно было подняться в Айгестан, на очередной визит к родственникам, - они живут очень близко к школе имени Дзержинского. Проходя мимо входа в здание Биологического факультета, я увидела толпу девушек, и среди них - Марину. Она была в прекрасном настроении, смеялась и громко о чем-то говорила с подружками. Я остро почувствовала, как мне ее не хватает. Замедлила шаг, встретилась с ней взглядами и лукаво кивнула в сторону. Она подошла ко мне, не переставая улыбаться.

         - Как дела, красавица?

         - Мне так неловко перед тобой, ведь ты из-за меня...

         - И думать так не смей, понятно? Ты тут ни при чем, ты нормальный человек... - прервала меня Марина.

         - Остается только догадываться, кто не-нормальный, - усмехнулась я.

         - А ненормальный - этот твой чистоплюй! Зануда... - последнее слово она выжала сквозь зубы.

         Меня повеселило слово "чистоплюй", и я рассмеялась в голос.

         - Веселись, веселись, видно он еще не все свои закидоны тебе показал...

         Марина как в воду глядела. Уже через несколько дней я получила возможность наблюдать один из подразумевавшихся ею "закидонов".

         - Ты можешь мне кое-что объяснить? - произнес он вместо приветствия, когда я вышла в коридор на его традиционный стук. Небрежно упав в двухместное кресло, которое стояло перед выключенным телевизором в холле нашего этажа, я с улыбкой смотрела на него.

         - По какому предмету? Социология?

         - Я серьезно. - только теперь я обратила внимание, что он еще бледнее обычного, и что у него дрожат руки. Он сел со мной рядом на край кресла.

         - Что случилось?

         - Ты обедала сегодня?

         - Да...

         - Где?

         - Внизу, в столовой, а что?

         - А ты вообще хоть раз видела, чтобы там обедали девушки?

         - Не обращала внимания если честно. Что случилось?

         - Не делай больше этого.

         - Странно. Я как раз решила, что это гораздо удобнее...

         - Не делай это больше, - повторил он, слегка повысив голос, и когда я попыталась возразить, он схватил меня за плечи, одарил меня невиданным доселе взглядом и произнес, оглядываясь на коридор: - я не хочу, чтобы ты сейчас что-то говорила и задавала вопросы.

         Как ни странно, меня тогда сильно воодушевили эта властность и этот взгляд. Я, весело улыбаясь, обвила руками его шею, и несколько раз нежно поцеловала.

         - Как же ты мне нравишься, Изысканный! - воскликнула я. Это слово - "изысканный" - я произнесла по-армянски, поскольку именно так его называли многие девчонки, в частности, Маньяк и Нунэ, и армянское слово это очень ласкало мой фонетически-слуховой эстетизм. - Я горжусь тобой!

         - Горжусь тобой... - проговорил он, смягчившись, - а я ведь тоже хочу тобой гордиться...

         - Объясни мне толком, что тебя не устраивает, и я сделаю все, что в моих силах.

         Он, казалось, впал в размышление. Шутка ли - объяснить девушке, почему она не имеет права обедать в столовой студенческого общежития.

         - Хорошо, я попробую объяснить, но сначала поверь мне, что я тебя очень люблю и отношусь к тебе очень серьезно. Ты это сознаешь?

         В этот момент мне показалось, что он ожидает от меня низкопоклонной благодарности - как за великую честь, которую он мне оказывает. Мне это показалось забавным и трогательным, и я снова не смогла удержаться и звонко его чмокнула.

         - Как ты думаешь, почему никогда не обедают там девушки?

         - Мне нечего об этом думать! Я собираюсь... собира-лась там обедать иногда и дальше.

         - Потому что нормальные девушки должны сами уметь готовить...

         - Ты это серьезно? - рассмеялась я.

         - И потому, что если девушка обедает там, это значит, что она лентяйка и рас... в общем, слишком легкомысленная.

         - Ты это серьезно? - продолжала острить я.

         Ни в тот вечер, ни когда-либо потом он так и не смог вразумительно - для меня вразумительно - разъяснить мне момент неприличия в пользовании общепитом. И общаясь с ним, глядя на него то с умилением, то с недоумением, то с досадой, я все время вспоминала обрывки моих разговоров то с Мариной - "Чистоплюй... За-ну-да!...", то с Маньяк - "Изысканный, смотри, не упусти!", то с Ануш - "По-моему, он слишком скрытный!", то снова с Мариной -  "Я его просто в упор не вижу!", то с Сусанной "Обожаю, когда у парня родинка прямо на лице!", то с Мариной опять: "И еще родинка эта дурацкая, как у барышни! Фууу!"...

         Я несмотря ни на что относилась к нему к большой нежностью, при одной мысли о нем мне становилось светлее на сердце, он заполнил мое внутреннее интимное пространство, его существование явило мне кучу невиданных доселе эмоций. Нам было хорошо и интересно вдвоем, мы всегда с нетерпением ждали встречи и расставались так, словно увидимся через пару лет.

VIII.

         Встречи наши проходили то в холле, если там не было никого, то в нашей комнате, - если девчонкам было удобно отлучиться, то в любой другой комнате нашего корпуса, обитатели которой на данный момент отсутствовали. Казалось, у него имеется база данных о передвижениях студентов, и он всегда знал, где и какая комната сейчас пустует. Если же пустующих комнат не было и холл этажа был занят телезрителями, мы просто стояли на лестнице, - это ничего не меняло. Радость и удовлетворение от встреч были абсолютно идентичными. Нам просто было важно быть вместе.

         Его день рождения - в конце апреля - мы вдвоем отметили в одной из комнат на восьмом этаже. В этот день наши отношения зашли немного дальше обычного, - и я стала считать себя по-настоящему взрослой, а его - полюбила еще сильнее.

         Так окончился учебный год, общежитие закрылось на лето, и он помогал моему папе спускать с пятого этажа в машину холодильник. Его можно было оставить в подвальном этаже общежития, - где многие студенты оставляли на лето крупные предметы мебели, но нам в нашем сельском доме холодильник летом отнюдь бы не помешал. Родители мои не знали ничего о моих отношениях с ним, поэтому, папа мой просто решил, что этот первый встречный парень из уважения помогает взрослому мужчине, - как и положено поступать воспитанным людям, тем более, в Армении.

         - Ты ни с кем не встречаешься? - спрашивала мама, - нет у вас на курсе или в общаге чего-нибудь интересного из женихов?

         - В общежитии есть, - заметил папа, - тот что мне помогал выносить холодильник, очень приличный мальчик был. Но он наверное, занят, таких сразу замечают девушки... - папа, конечно, сказал это, чтобы растормошить меня, так как родителям казалось, что я уделяю слишком мало внимания личной жизни.

         - Да, занят, - это было все, что я решилась сказать тогда.

         Вернувшись в общежитие на втором курсе, я снова умудрилась не подсуетиться вовремя, и нашу комнату заняли другие девчонки. Сусанна с Ануш попали в девятую комнату, в которой раньше жили Яна с Мариной. Потом к ним подселили Кристине по прозвищу Кисо. Мне же досталась первая комната. Комната номер один, - возле кухни, возле женского туалета, возле выхода на лестницу.

         Первые дни я жила там одна. Затем ко мне поселилась девочка из Ленинакана моя тезка, к тому же русскоязычная, выпускница русской школы, дитя из очень известной в семьи. Была лишь одна маленькая деталь. Это дитя - моя тезка - как оказалось, сбежала из родительского дома в Ереван, - благо перевестись в университет успела, - а все потому, что вышла замуж за разведенного парня на десять лет старше. Мы с ней здорово поладили.

         Еще через пару дней явился ее муж. Он остановился в Ереване у своей сестры. Но все дни напролет проводил у нас. Это был небольшого роста щуплый сердцеед с зелеными глазами, смахивающий на Гарри Каспарова и Игоря Костолевского в одном лице. Он также был русскоязычным, всегда носил с собой гитару, пел прекрасные песни, выдавая их за свои, хотя через много лет я узнала, что это были песни Константина Никольского.

         На правах взрослого "дяденьки" он общался с нами довольно снисходительно и сурово. В то же время мы втроем так здорово гармонировали, что общение проходило на редкость легко и свободно, - и мы однажды не заметили как пролетело время. В общем, он остался ночевать. Моя кровать стояла в верхнем левом углу комнаты, а моей тезки - в ближнем правом. Третью кровать пока не занесли. Они спали вдвоем на одноместной кровати.

         Когда оказалось, что это никому не в тягость, он стал у нас просто жить. И однажды под утро я проснулась оттого, что Артур (так его звали) решил, наконец, как он шептал, завладеть своей женой. Жена также шепотом отбрыкивалась и говорила что-то вроде, - только после свадьбы. Хотя, как я поняла, они были уже расписаны, они все же надеялись, что родные их благословят и будет свадьба. В итоге он все же получил свое, - это я поняла, когда увидела характерные ритмичные движения под одеялом. Но, поскольку все нормальные люди в половине шестого утра обычно спят, я, естественно, вела себя так, будто я спала и ничего не видела и ничего не слышала.

         Каждый учебный год в общежитии открывается вечером знакомств. В общем, это просто танцы, немного шарад, немного конкурсов, немного анекдотов... Но в основном - танцы. Я танцевала только с ним, с любимым. Ему удалось получить комнату в нашем корпусе, и он уже не так спешил, как раньше - ведь некоторые излишне вредные вахтеры - в зависимости от того, кто был на смене, - не впускали и не выпускали никого из здания после пресловутых одиннадцати вечера. И только лишь избранным "дедам" прощалось появление за полночь, и вахтеры не ленились вставать и открывать им дверь.

         - Знаешь, я живу в комнате с мужем и женой.

         - Как, он у вас ночует?

         - Ну... сегодня будет ночевать, - я поспешила исправиться.

         - Не понимаю, они вместе будут спать? Так нельзя делать. Это неправильно, это вообще немыслимо.

         - Да, но честное слово, между ними ничего нет, - поспешила солгать я, затем добавила: - а знаешь, давай их проучим. Чем мы хуже? Давай сегодня ты со мной переночуешь. Это ведь будет здорово!..

         Честно говоря, я не помню его реакции на это мое предложение. Не помню потому, что не осмелилась после этих слов поднять на него глаза. Однако он продолжал идти рядом. Вот он уже пропустил свой этаж и продолжает сопровождать меня до моей комнаты. Я достаю из кармана ключ, отпираю дверь, мы входим. В комнате горят свечи. Я врубаю свет. Он спокойно проходит в комнату, садится у стола. Моя тезка с мужем сидели на кровати, он держал в руках гитару - видимо - был у них такой томный вечер при свечах. Я с неожиданным для себя спокойствием представила им своего приятеля и объявила, что он будет спать сегодня со мной. Их как корова языком слизала ровно в течение двух минут. Все мои увещевания в течение этих двух минут о том, что я и не думала их как-то тревожить или просить уйти, что они мне совсем не помешают - ни к чему не привели. Потом я узнала, что Артура приютили какие-то ребята, а она ночевала в девятой комнате, у моих бывших сокамерниц.

         - Даже не знаю, уходить мне теперь или остаться, - сказал он.

         - Как это? - спросила я только для того, чтобы не оставить его без ответа - сама я находилась в полном конфузе в эти минуты.

         - Даже если я сейчас уйду... ты уже сделала все что могла.

         - Я? Что я сделала? Сказала, что ты будешь спать со мной?

- Я удивился, когда увидел, как ты обыденно это сказала. Ты хоть понимаешь, как это выглядело? Будто для тебя это самое обычное дело.

         - Да нет... просто я с ними в очень доверительных отношениях, я их не стесняюсь...

         - Но они же должны будут где-то ночевать. Там они должны будут что-то объяснять...

         - Не понимаю, зачем ты со мной пошел, зачем согласился?

         Он смотрел на меня своим обычным пронизывающим, но бархатным взглядом, в котором на сей раз просматривалась тревога. После паузы он ответил:

         - Сам не знаю. Я в тот момент просто опешил и шел за тобой как привязанный. Будто кто-то меня лишил воли...

         - А как бы ты поступил, если тебя не лишили воли? - съязвила я.

         - Все случилось слишком быстро, я просто не был готов к этой ситуации. Ты сказала про него, потом сразу меня позвала с собой спать. Я просто опешил.

         - Так как я должна была поступить, зная, что в моей комнате будет сегодня спать посторонний мужик? - торжественно вещала я с праведным возмущением на лице, - решив умолчать о том, что мужик этот посторонний уже больше недели ночует в моей комнате и уже несколько дней - очень продуктивно ночует.

         - Ты правильно сделала, что мне сказала... но ты сама же моментально внесла такое предложение... что я просто выпал в осадок. Ты не дала мне возможности самому что-то решить, - он рассмеялся.

         - Давай пойдем спать! - неожиданно воскликнула я.

         Он резко встал с места, - совсем как тогда, когда я захлопнула дверь нашей комнаты.

         - Да что с тобой? - улыбнулась я.

         - Не знаю, - он смотрел на меня совершенно незнакомым мне доселе взглядом, словно никогда раньше не находился со мной наедине. Я даже видела страх и тревогу в его глазах.

         - Ну что, ты ни разу не спал с женщиной?

         - Почему, я... ну, не то что бы спал, но... а в общем да, спать я еще ни с кем не спал, - и он рассмеялся этому своему "открытию".

         - Значит, я буду первая, с кем ты будешь спать! - радостно воскликнула я и, встав на цыпочки, повисла у него на шее. Он, однако находился по-прежнему в напряжении.

- Постой... я честно говоря не понимаю... то есть, я тебя никогда не спрашивал, - наверное потому не спрашивал, что это само собой разумеется для меня... ты ведь... девушка?

         Не успела я раскрыть рот, как он вдруг стал отмахиваться, окончательно оконфузившись, отвернулся от меня, упал на стул и уставился в стенку.

         - Слушай, прости, прости, я сам сейчас не понимаю, что говорю. Я не знаю что мне нужно говорить или делать сейчас.... с тобой.

         - Ну какой же ты смешной!.. - воскликнула я, и назвала его тем прекрасным животным, которое потрясающе уместно вписывалось в первую часть его имени. - Давай не будем излишне деликатными. Мы ведь уже давно очень близки.

         - Кто услышит твои слова - все что хочешь может подумать...

         Я видела, что он сомлел окончательно. Он был совершенно размякшим в этой ситуации. Он просто плыл по течению, - он был весь в моем распоряжении, а все его высокогорные понятия были сейчас отправлены далеко и возможно надолго.

         Мы обнимались и целовались на первый взгляд как обычно. Но это вызывало совершенно иные ощущения. Я в этот момент тоже почувствовала волнение, доселе невиданное. И не пыталась его объяснять себе, - просто тоже плыла по течению. Это волнение возникло, наверное, от того, что нам было некуда спешить - никто не ждал когда мы освободим комнату, да еще и я - произнесла слова, которые наверняка завтра будут известны всему сообществу - "Он будет со мной спать!"

         Одежда наша оказалась разбросанной по полу в лучших традициях большого кино, а мы, совершенно раздетые, влезли в мою постель, под одеяло. Свет был погашен, свечи задуты. Но, поскольку кровать моя находилась изголовьем к окну, с улицы лился мягкий серебристый свет уличных фонарей, освещавших аллею, протягивающуюся перед корпусами общежития. Мы могли видеть и лица и глаза друг друга. Мы оба были полны страсти. И в тот момент, когда он, наконец, решился пойти со мной до конца, я струсила. Струсила физически. Мне показалось, что будет очень больно, я взвизгнула, он ретировался. Потом мы еще какое-то время обнимались и целовались, - говорили о чем-то, но я не запомнила, про что именно - и снова он в порыве нежности повторил попытку. С тем же результатом. Я произвела тот же писк. Он тогда улыбнулся, и сказал:

         - Тебе больно, наверное, - тогда не надо. Но имей в виду, после свадьбы никуда не денешься...

         Утром он оделся, простился со мной и ушел с свою комнату, - собираться на занятия. И через полчаса после его ухода раздался робкий стук в дверь - явились моя тезка с мужем.

         - Ну ты и жучка! - воскликнул Артур вместо "доброго утра", - почему не предупредила заранее!

         - А это получилось само собой, я подумала, вам это не помешает, - хитро сказала я, - нежась под одеялом совершенно обнаженная.

         -  Ну, ну, - усмехнулся он, - понимаю твой намек. Но ничего, мы как раз вчера, пока ты была на вечеринке, решили не ждать никакого благословения. Просто сыграем свадьбу и все. Я сегодня же пойду насчет ресторана договариваться. А жить будем у сестры, пока квартиру не снимем.

         Они переоделись и ушли. Я встала, надела халат и, посмотрев на свою постель, поняла, что с двумя тезками на одном пятачке Еревана в один период времени произошло-таки одно и то же...

Прекрасно помню свое спокойствие по этому поводу. Хоть я тогда и была ревностной сторонницей невинности до брака, мое подсознание постоянно твердило мне, что не смогу связать свою жизнь с человеком, считающим мою невинность решающим фактором. Несмотря на свой нежный возраст, я все же была достаточно мудра, чтобы не придать особого значения произошедшему, и, как оказалось, была совершенно права. Мне это действительно так и не пригодилось.

IX

Собираясь на занятия, я услышала странный стук в дверь. Он был какой-то и настойчивый и в то же время нервный. Так к нам пока никто не стучался. Открыв дверь, я увидела высокую седую даму худощавого телосложения с аристократическим лицом и с неимоверно торжественным взглядом. Рядом с ней стоял приземистый полноватенький мужичок, - он выглядел растерянно и подавленно.

         - Здравствуйте, - произнесла женщина и практически ворвалась в комнату.

         Мужчина поплелся за ней. Она присела на кровать моей тезки, предварительно изучив покрывало - которое ее, видимо, удовлетворило. Мужчина же сел на стул, стоявший между холодильником и столом. "Как хорошо, что я успела прибраться" - подумалось мне.

         - Значит, я ее мама, - тяжело дыша от волнения, начала моя гостья, назвав имя моей тезки, - а это - ее дядя, брат моего покойного мужа. Он привез меня сюда из Ленинакана, чтобы забрать ее назад. Где она сейчас?

         - Ну, она пошла на занятия...

         - Ты это видишь - обратилась она к своему деверю на армянском языке с махровым ленинаканским говором - он тоже здесь живет, - это ведь его гитара? - ее взгляд снова вонзился в мою переносицу.

         - Нет... он у сестры своей живет, - попробовала возразить я.

         - Девочка, не надо их защищать, особенно его! Ты хоть знаешь, что это за фрукт, что это за тип, что это за негодяй! Скажи мне, он тут спал?

         - Я... не защищаю, просто... он заходит часто, они ведь женаты, они расписаны...

         - Это я знаю, - небрежно сказала она и сразу же обратилась снова по-армянски к деверю: - да, да, не хватайся за сердце, я нарочно тебе не говорила, чтобы ты это здесь, от них самих услышал! Но... - она снова властно посмотрела на меня: - Моя дочка ведь не позволила ему ничего, она не могла бы так поступить без моего разрешения! Я свою дочь знаю, - просто ей на пути этот бабник попался!.. - ее голос дрогнул, она достала платок и вытерла им глаза.

         Я молчала. Что я могла сказать? Не стану же я делиться с этой женщиной своими соображениями относительно девственности и ее роли и значении в судьбе современной девушки. Напряженное молчание длилось около минуты, нарушаемое только ее всхлипываниями и какими-то шагами в коридоре.

         - Они спали здесь вместе? - высморкавшись, с беззащитным видом спросила она меня, наконец.

         - Ну... понимаете, я ведь не всегда здесь нахожусь. Я не знаю...

         - Девочка, - торжественно-снисходительно произнесла моя элегантная гостья, - ты не должна мне врать, ты не должна никого защищать, ты вообще ни при чем, я ее мать, я имею право все о ней знать, она мой единственный ребенок, никого кроме нее у меня не осталось, видишь - ее голос сорвался, - я приехала с ее дядей, а ты знаешь, что наша семья не может быть вот так просто опозорена, мы - она назвала фамилию, - не можем такой позор пережить.

         Фамилия эта на тот момент ничего мне не говорила, но через несколько лет я услышала ее в Москве - как одну из самых значительных, известных каждому армянину. Впрочем, я не уверена, что между ними существует связь, - это так, к слову.

         - Ну ладно, что ты от этой бедной девочки хочешь, - заговорил, наконец, дядя моей тезки, - что она может тебе сказать, даже если он и спит здесь, - ей ведь неудобно что-то говорить.

         - Нет, я понимаю, что ей неудобно, но люди должны называть вещи своими именами. Если пол здесь грязный, - она ткнула пальцем вниз, в направлении нашего паркета, - то я должна сказать, что он грязный, я не должна это скрывать.

         - Ну, раз ты сама все понимаешь, зачем ее заставляешь говорить? Все равно ты не веришь ей... - возражал он.

         - Правильно. Ты ведь тоже понимаешь, что они жи-вут! - произнесла она слово "живут" как если бы оно означало тяжкое преступление.

         Дальнейший разговор шел уже между ними, - они обсуждали свои действия по вырыванию своей девочки из лап проныры, решившего породниться с одной из самых известных семей в Армении. Однако, в какой-то момент, когда в ход пошли эмоции и обвинения дяди и его покойного брата в излишнем потакании капризам моей тезки, дама снова приплела и меня в разговор:

         - Ты хоть представляешь положение этой бедной девочки - взмах ее руки остановился в моем направлении, - каково ей спать тут, пока они свои дела в постели делают!..

         Я в какой-то момент рванулась было сказать, что все в порядке, и никакого дискомфорта их действия мне не приносят, но потом решила, что это будет выглядеть нелепо и промолчала. Она, однако, заметила мое мысленное движение и произнесла:

         - Ну, ты просто из вежливости... да и потом, они хоть спросили твое мнение, когда это животное притащили? - мама моей тезки указала на белоснежного котенка Сёму, которого действительно принесли мои нынешние сокамерники и который в данный момент мирно спал на моей кровати, нагло лежа на боку с выкинутыми вперед передними и задними лапами.

         - Я очень люблю котов, - сказала я, но взгляд мой в этот момент замер на уголке книги, которая выглядывала из ее сумки. Она была видна мне только задней стороной обложки, но я увидела портрет автора и поняла, что автор этой книги - отец моего возлюбленного.

         - А можно посмотреть... что это за книга?

         Женщина с полсекунды смотрела на меня в недоумении, потом, словно вдруг поняв, о чем речь, порывистым движением достала книгу, протянула ее мне и сказала: возьми, мне она не нужна. Это соседка в Ленинакане узнала, что еду в Ереван, просила купить. Возьми, я ей еще куплю. Возьми.

         В тот момент мне показалось, что настойчивость моей собеседницы  во вручении мне книги объясняется ее желанием меня задобрить и еще что-то выяснить. Но мой гость спас ситуацию, внеся весьма уместную реплику:

         - Слушай, пойдем. Наверное, этой девочке нужно уже на занятия идти.

         - Ничего ей не говори про наш визит, - властно потребовала моя гостья, подымаясь с кровати. - И ему тоже. Никому. Мы еще вечером зайдем, если я ее в университете не перехвачу.

         Я, однако, общалась с ними уже чисто механически. Все мои мысли были с книгой. Когда они ушли, я стала жадно ее рассматривать, словно в ней - все мое будущее. Да и название этой книги было очень красивым и загадочным. Единственной проблемой было то, что напечатана она была по-армянски. А я к тому моменту хоть и знала уже все армянские буквы и умела читать, - делала это неохотно и считала занятием утомительным. Я успела только понять, что книжка не тривиальная, а скорее философская. И она, судя по названию, была связана с тем, что я уже почти год безумно люблю, - люблю как свое родное - с сасунским духом, с сасунской землей, музыкой, песнями, танцами, чувствами... Я уже умела петь многие сасунские песни, они мне нравились безумно, я их прочувствовала всеми клетками своего тела и всеми уголками своего восприятия. Мне было легко и приятно это делать. Армянская кровь и первая любовь помогали мне в этом. Я поставила книжку на полку и решила, что как только придет мой любимый, я заставлю его что-то на ней для меня написать. Перед самым выходом из комнаты, идя на занятия, я с улыбкой посмотрела на книжку, как если бы она была живым существом. Но постепенно мои мысли стали переходить на более тревожную ноту. Я вспоминала грозную фразу моей утренней гостьи и мне становилось жаль мою тезку и ее мужа. "Мы еще вечером зайдем, если я ее в университете не перехвачу".

X.

         Однако вышло все совсем по-другому. В шесть вечера мои други вернулись с занятий в хорошем настроении, - никого они за этот день не встречали, никто их нигде не перехватывал, да и позже ее мама с дядей так и не появились. Я склонна думать, что дядя все же уговорил как-то ее маму, что поздно махать кулаками, когда все уже произошло, что девочка уже совершеннолетняя и что-то еще в этом роде. Я чувствовала себя неуютно, скрывая от них визит родственников. Они и сами заподозрили неладное в моем поведении.

         - Ну, что случилось, типша, расскажи! - весело заговорил Артур, кинув мне шоколадку, которую они купили по пути.

         - Спасибо... ничего не случилось. То есть, случилось, но не со мной. То есть со мной, но не про меня.

         - Я же говорю, что она типша, - с улыбкой сказал Артур, обращаясь к своей также улыбающейся жене, - ну что, что там?

         Водя пальцем шоколадку по столу, я молчала, и с их лиц медленно сползли последние следы веселья.

         - На какой машине они приехали? - спросила моя тезка, когда я им описала вкратце утреннее происшествие.

         - Я выглянула в окно, там на площадке только одна машина стояла, - не знаю их или нет.

         - Какая?

         - Кремового цвета, новый москвич.

         Они переглянулись и наступило молчание. Артур решил разрядить его, громко и с напускной торжественностью воскликнув:

         - Цовасари Какачнера! Что? Очень интересная книжка? - он схватил с полки мою реликвию и стал небрежно ее листать. Не найдя по-видимому, в ней ничего увлекательного, что, впрочем, было ему простительно при его русскоязычности и обруселости, он положил ее обратно на полку, и я моментально поставила ее обложкой вперед, - как она и стояла до этого. Заметив это мое движение, они переглянулись, заулыбались и ... вечер пошел своим чередом.

Через некоторое время за мной зашла Сусанна.

         - Мы поставили кофе, давай, посмотришь наши чашки...

         За последнее время я успела прослыть в общаге известной "гадальщицей" на кофейной гуще. Началось все с того, что еще на первом курсе я написала карандашом портреты всех девчонок, которые были постоянными гостьями в нашей комнате. Тогда Маньяк - которая на данный момент уже родила сына и находится в академическом отпуске на родине, - заметила: "Ну, раз ты такая художница, то у тебя должно быть много фантазии, чтобы рассматривать кофейные чашки!" Она была первой, кому я гадала. После этого от желающих заглянуть в свое будущее я не имела отбоя. Во всем нашем корпусе только две девушки слыли известными "прорицательницами" - Нунэ и я. Таким образом, мне гадала Нунэ, а ей - я. И мы двое - всем остальным.

         Я засобиралась в гости к девчонкам, и, когда уже была в двери, моя тезка крикнула мне вслед:

         - Постой, а если за тобой зайдет этот... как его Мушег что ли... или Егиш... что ему сказать?

         - О боже... - я рассмеялась, - ну какой он тебе Егиш! Пора бы уже запомнить!.. - и я два раза с благоговением произнесла имя своего возлюбленного, - поняла?

         - Ну, все равно, имя такое, что не сразу запомнишь, - смешливо отозвалась моя замечательная тезка, - так что? Отправить его в девятую?

         - Ну, я надеюсь, что вернусь раньше восьми, - крикнула я ей уже из коридора и последовала за Сусанной по теплому, пропахшему жареными зернами кофе коридору общежития.

         В девятой комнате было очень оживленно. Там была и Нунэ, поэтому, мне пришлось также напиться кофе, чтобы не упустить гадание по своей чашке. Оно оказалось на редкость интересным.

         - Ух ты! Сегодня чашка твоя просто потрясающе богатая! - заявила мне Нунэ.

         Это вызвало во мне внутреннюю усмешку: "Ну, естественно, тебе ведь уже доложили, что моя тезка и ее муж полночи искали ночлега по всей общаге, чтобы оставить меня наедине с твоим замечательным земляком!"... Однако, ничего конкретного о нем Нунэ мне не сказала. А гадание ее было следующим:

         - Ты сейчас на правильном пути находишься. У тебя все так, как и должно быть. Но ты по этому пути так и не пойдешь. Смотри, - появится что-то, что отвлечет твое внимание. И ты никогда больше не сможешь вернуться на правильный путь. Посмотри, - видишь, - гора? И море. И маки.

         Мне стало не по себе. Уж про что про что - но про мой трофей в виде книги "Маки Морской Горы" девчонки эти узнать ну никак не могли.

         - Почему именно маки? - спросила я, оторопев.

         - Понимаешь, сейчас Я смотрю твою чашку и мне видятся именно маки. Посмотри, разве не маки? Так вот. Твой правильный путь - в направлении этих маков. А ты отвлечешься на вот этот, - посмотри, тут как будто серп и молот. Абсолютно ничего романтического, но ты отвлечешься на это. А теперь смотри: с этой стороны тебе дорога к горе с маками закрыта. Так что обратного пути нет. Я тебе не предсказываю будущее, а просто говорю, чтобы была бдительна.

         - Я понимаю, понимаю, - закивала я.

         - Ну, а теперь покури для нас, - сказала Ануш, протягивая мне тоненькую сигаретку из пачки "Rothmans", которую они купили именно для таких случаев. Как ни странно, все эти капризы девчонок - погадать, покурить, порисовать - были для меня занятием на редкость приятным.

         В ожидании преподавателя турецкого, - маленькой тщедушной старушки тов. Минасян, мы - группа турецкого языка, состоявшая из пяти человек - сидели и болтали о том о сем, когда она вошла в класс с небольшим опозданием и не одна. Ее сопровождал молодой голубоглазый бородач.

         - Это Манвел. Он уже имеет одно высшее образование, и ему разрешили изучать с нами турецкий язык. - объявила по-армянски тов. Минасян.

         Аудитория, где проходили занятия групп турецкого языка, была невероятно мала. В ней помещалось всего шесть парт и преподавательский стол. Мы все проследили глазами за Манвелом, который прошел в дальний от окна угол аудитории и уселся там в одиночестве за парту. Он оказался улыбчивым, дружелюбным парнем. И это, пожалуй, было все, что я могла о нем подумать в тот момент. Пока... пока тов. Минасян не произнесла, обращаясь ко мне:

         - Твой земляк...

         Я с улыбкой обернулась к Манвелу и снова, уже с большим интересом рассмотрела его. Брюнет. С голубыми глазами. С усами и бородой. В общем, не в моем вкусе. Но я все же кивнула ему, сказала "очень приятно" и вновь занялась своими тетрадками.

         - Разрешите, - услышала я за спиной его голос, когда шла из университета к автобусной остановке. - Нам как будто по пути...

         - А, ну, наверное. Я еду в общежитие, во второй массив.

         - Ну, а я - домой, в Абовян. Правда, сейчас не так поздно. Мы могли бы пройтись. Погода какая-то... приятная.

         - А куда пройтись? - спросила я скорее из вежливости, так как на самом деле никакого желания с ним прохаживаться у меня не возникло.

         - Я никогда не был в Ереване. Я впервые тут. Пока я учился в Москве, родители обменяли бакинскую квартиру на абовянскую, и вот я отучился и вернулся... хотя можно ли вернуться туда, где никогда не бывал...

         - Ты привыкнешь. Тебе тут понравится.

         - Да, я думаю, должно понравиться. Я ведь изучаю армянский язык. Вот и турецкий решил выучить.

         - А на кого ты выучился в Москве?

         - А ни на кого, - ответил он, немного подумав, - во всяком случае, работать в этой структуре я не буду.

         - В какой?

         - Я закончил высшую школу КГБ.

Подойдя к остановке, я увидела группу девушек из нашего общежития, ожидавших автобус  номер 55, конечная остановка которого -  наш студенческий городок.. Они с любопытством наблюдали, как остановившись рядом со мной на остановке, Манвел продолжал говорить со мной о том, как он отказался от возможности проживать в Москве - ему там полагалась трехкомнатная квартира, - от престижной и хлебной карьеры, и приехал на историческую родину, чтобы ей посвятить свои знания и свой потенциал. Это будет нелегко, - вот решил начать с изучения турецкого языка, потому что "язык врага..."

         - Ну да... надо знать, - мрачно подхватила я, мысленно понося его за то, что он привлек внимание к моей персоне. Точнее к тому, что персона моя не одна на остановке, а в обществе статного бородача.

XI.

         - Мне сказали... - начал он, когда мы расположились вечером на диване в одной из комнат, - что ты шла по улице с парнем...

         - Ага, - оживленно подтвердила я, - я как раз хотела тебе рассказать, что к нам на курс... точнее на несколько предметов...

         - Ты собиралась мне это рассказать? - резко прервал он меня.

         - Конечно! - я сделала недоуменное личико, хотя прекрасно понимала его чувства и мысли, - это ведь очень интересно! Знаешь, он учился в Москве, и разговаривает по-русски совсем как настоящий русский! У него такой говор, - никогда не поверишь, что армянин!..

         - Слушай... значит что я хотел тебе сказать... В общем, я решил, что я тебя захочу.

         - В смысле...

         - Ой, я это не по-русски сказал. Я имею в виду, что... кстати, твои родители знают, что мы встречаемся?

         - А... нет пока. Я ничего им не рассказывала.

         - Нужно было мне тогда твоему отцу все сказать. Сейчас мы могли бы быть обручены.

         - Кстати, ты понравился ему, - заметила я.

         - Ну вот... теперь, когда ты знаешь, что я тебя хочу...

         - Постой, это ты снова не по-русски? - рассмеялась я.

         - Ну, я не русский и в Москве не учился...

         - О, не скажи. Тебя только два слова выдают, когда ты говоришь по-русски. Все другие слова ты говоришь очень правильно.

         - Два слова?

         - Именно ты говоришь "пьяный" без разделения, а "опять" - с разделением. Хотя нужно как раз наоборот. Вот скажи, скажи...

         - ПЯный! - улыбнулся он.

         - Так вот, это самое "пя" - идет в твое "опьять", а "пья" из твоего "опять" идет в слово "пЯный"! - весело потребовала я.

         - Извини, обещать не могу. Это необъяснимые правила армянского произношения. Знаешь анекдот?...

         - Какой же ты смешной! - я повисла у него на шее.

         - К твоим девушкам новенькую поселили. Видела?

         - Ага, Кристине. Кисо ее зовут. Хорошенькая, правда?

         - Да, очень хорошая, красавица. - Он смотрел на меня спокойно, нежно, с трогательной улыбкой.

         - Значит, она тебе нравится? - я решила поиграть в ревность. И, если бы он принял игру и стал театрально отбрыкиваться, я была бы удовлетворена больше чем тем, что последовало на самом деле. Он продолжал смотреть на меня, - только взгляд его стал более серьезным даже суровым. Ответа не последовало.

         - Так значит, она тебе нравится! Нравится!

         - Ты хоть помнишь, про что мы говорили две минуты назад?

         - Про что?

         - Про то, что я тебя хочу!

         - Ну, и причем тут это?

         - Вот я и спрашиваю: причем тут Кисо?

         - Ну, она же тебе нравится!

         - Мне многие нравятся. Но я ведь только тебя люблю. Или ты разницы не понимаешь?

         - А если бы не любил меня, - ну, если бы я не была с тобой - тогда бы пошел Кисо хэви-металом из комнаты выкуривать?

         - Нет, не пошел бы! - довольно резко ответил он, - Девушка хорошая, но это... не мой жанр.

         - Скажи еще не мой сюжет! - развеселилась я.

         - Почему ты не хочешь со мной говорить о важном, а все время перебиваешь?

         Я не знала, почему. Но мне действительно не хотелось, - совсем не хотелось в данный момент говорить с ним об обручении.

         Будучи на выходные дома, я находилась в настолько необычной даже для себя прострации, что мама не преминула спросить:

         - Что у тебя случилось? Как дела, как учеба?

         - Учеба? Нормально. К нам парень из Баку поступил на курс. Изучать с нами турецкий язык будет.

         - Да, очень хорошо. А как - прямо на второй курс?

         - Он уже имеет одно высшее образование...

         - Значит, уже серьезный взрослый человек... Симпатичный?

         - Не знаю... не заметила.

         - Как это не заметила? Чтобы ты - и не заметила? А помнишь, как ты уже лет с двенадцати, проходя по улице, все время обращалась ко мне: мам, смотри, красивый мальчик, мам смотри, красивый парень, - а как поступила - совсем изменилась. Что, полюбила кого-то?

         Сказать ей? Ведь если скажу, все продолжится неизвестно как...

         - Ну, я уже около года... помнишь, папа выносил холодильник? Он еще сказал, ему парень помогал...

         - Ты ведь сказала, что этот парень занят!

         - Конечно, - улыбнулась я смущенно - он со мной уже был!

         - Что ты говоришь! - мама обрадовалась, - значит, он бакинец?

         - Да причем тут бакинец? - с досадой произнесла я, уже пожалев о том, что призналась. - Бакинец - это который в нашу группу пришел!

         - Я не поняла, ты что - встречаешься с местным армянином?

         - Да... но он не такой наглый, не такой нахрапистый... он другой.

         Я увидела, как тень разочарования скользнула по маминому лицу. Она спросила, откуда он.

         - Откуда? - переспросила  мама, когда я назвала ей селение. - И вдруг ей стало весело. - Ну это уже надо просто рассказать кому-то!

         Мама всегда доверяла мне и уважала мой вкус и выбор. Она была уверена, что если я встречаюсь с парнем около года, то это наверняка должен быть человек вполне приличный. Но название его селения и вообще сам факт того, что он из сельской местности стали для нее предметом постоянных прибауток при разговорах со мной и с папой.

         - А ты знаешь, что твоя дочка будет деревенской? - лукаво говорила мама.

         - А моя дочка уже деревенская, - весело и с пафосом отвечал папа, имея в виду, что мы обменяли квартиру в Баку на дом в бывшем азербайджанском селе в Армении.

         - Причем не просто деревня, а ты только название ее послушай: Верин Саснашен! Саснашен!

         - Ну и что, что Верин! - отшучивался папа, - там ведь еще Неркин Саснашен есть. Так что Верин как ни крути - а лучше! (Верин - в переводе Верхний, Внешний. А Неркин - Нижний, Внутренний)

         - Ну ладно, нам пока рано про это думать. Тем более, у нашей девочки выбор есть... парень из Баку пришел на курс. Присмотрись к нему. Хорошо?..

         Cледует отметить, что Манвел появлялся на занятиях далеко не каждый день, но всегда с таким новым багажом знаний, что мы понимали: учиться турецкому он решил всерьез, и делает это в свое свободное время очень тщательно и результативно. Очень скоро он вышел на наш уровень и мы уже стали опасаться, как бы он нас не перегнал. А впрочем, он именно так и планировал: получить второй диплом за два года. Надо также отметить, что и армянским он овладевал стремительно и академично.

         В какой-то момент он не появлялся в аудитории больше недели. И мы уже решили, что он просто сдал язык, а теперь засел за другие специальные предметы, которые не значились в его высшем образовании, - завалился учебниками и вскоре мы его вообще не увидим.

         Придя как-то утром на занятия, я пыталась протиснуться в аудиторию, и слегка поддела локтем парня, стоявшего спиной ко мне - лицом к класс. Он обернулся ко мне и я просто оторопела и одновременно обомлела от увиденного: сверкающие веселые голубые глаза. Идеально вычерченный нос. Аккуратный рот. Сияющая улыбка. Белоснежное лицо. Порода. Голливуд. Оскар. Родинка прямо на лице, - почти на том же месте, что и у... а, впрочем, сейчас не до того. И все это великолепие скрывали раньше усы и борода.

         - А это ты, привет, - произнесла я внешне совершенно спокойно, но торжествуя внутренне чему-то...

         - Не помешаю?

         Манвел снова догнал меня по пути на остановку. Но на этот раз я не позволила ему сопровождать меня до автобуса, нет! Я просто с радостью приняла его предложение пройтись по улице Абовяна до Площади и обратно. Мне удалось в тот день здорово с ним пообщаться, послушать его забавные истории об учебе, о жизни в Москве, узнать его соображения о политике, и вообще, узнать много нового и интересного. Ослепительная улыбка почти не сходила с его лица.

         - Я сказал дома, что в классе, где я занимаюсь, есть девочка из Баку, - сказал он.

         - Вот как. Интересно.

         - Ага. То же самое сказала и моя бабушка.

         - Как это? В каком смысле?

         - Ну, моей бабушке все не терпится меня женить. Говорит, что хочет вначале увидеть мою свадьбу, а потом только помереть.

         - Она живет с вами?

         - Конечно, с кем же ей еще жить. Мама, папа, две сестренки, бабушка и я.

         Мы немного помолчали, что в нашем случае было совсем не так обычно и привычно, как с моим возлюбленным. Манвел говорил постоянно, всегда находил что сказать, что заметить, над чем позабавиться. Но в этом диалоге неловкое молчание все же наступило. Но ненадолго. Манвел продолжил мысль:

         - Ну, я сказал бабушке, что ей придется пожить еще нехило на белом свете. Если она желает увидеть мою женитьбу. Мне нет еще двадцати двух лет, и я должен многое успеть, многого достичь, прежде чем возьму на себя ответственность за семью.

         Я отметила про себя, что мысль его вполне трезвая и уместная, и что в этом у нас полное совпадение взглядов.

         - А ты замуж не собираешься?

         - Нет, нет, что ты... - растерянно проговорила я.

         - Не знаю, я слышал, что в Армении люди рано женятся и выходят замуж. Тебе ведь девятнадцать уже, да?

         - Нет, но через пару месяцев...

         - Девушкам проще...

         Вернувшись в общежитие, я не застала в комнате котенка Сему. Он в последнее время стал слишком любопытным и все время норовил выскользнуть в коридор, как только кто-то открывал дверь. Нам приходилось все время отпихивать его, входя в комнату или выходя из нее. Наверное, моя тезка, которая, к слову, все еще жила со мной, - хотя уже была назначена свадьба и куплен наряд, - как-то не проследила за ним, и Сема выбежал-таки наружу. Артур после того грозного визита новоявленной тещи решил больше у нас не ночевать, да и тезка моя после занятий все чаще шла не в общежитие, а к своей новоявленной золовке, у которой обретался ее муж. Потом он ее провожал до общаги, сидел немного с нами, ужинал и уходил.

         Вечером того дня, когда мы с Манвелом впервые прошлись по улице Абовяна, мне вдруг взбрело в голову накраситься. Мама давно уже начала недоумевать - почему я до сих пор не подвожу глаза, не румянюсь, не пользуюсь тушью. "Посмотри, как девушки в Ереване красятся. Уж в чем-в чем, а в этом они продвинутые, современные", - повторяла она. Но у меня особого желания рисовать на своем лице тогда не появлялось. А в этот вечер - резко появилось.

         - Дай-ка мне свою косметичку, - обратилась я к своей тезке.

         - Ой, да бери насовсем. Мне в связи с поступлением столько косметики надарили, а я пользуюсь? Все новенькое, - я не люблю вообще косметику. Я слишком ленива, чтобы краситься... на свадьбу накрашусь.

         К слову сказать, она была права. Я ни разу не видела ее накрашенной. Она вообще выглядела очень необычно для армянской девушки. А точнее - совсем не так как они. Максимально короткая стрижка, - чтобы можно было вообще не причесываться, а только сделать пару движений руками, - небрежный стиль одежды, скучающий, слегка ироничный взгляд. Нервные, благородные черты ее лица выдавали натуру чувствительную и упрямую. И казалось, что в ней постоянно происходит внутренняя борьба, которую она то приглушает, то распаляет - и все исключительно со скуки, - чтобы была интереснее жизнь и ярче эмоции.

         - Ну, вся она мне ни к чему, у тебя ее слишком много...

         - Бери то, что повторяется, - оживленно, словно обрадовавшись возможности облегчить рюкзак, предложила она.

         - У тебя тут все повторяется. Короче, я себе отобрала все что мне пригодится. Спасибо. Значит так. Если я к восьми не успею накраситься, а мой любимый придет, то ты открой дверь и скажи, что меня нет в комнате, что я минут через пять-десять буду.

         - А он не спросит, куда ты подевалась? Не в баню же пошла - сегодня у нас не банный день. Хотя могу сказать, что ты пошла в пятый корпус мыться - у них сегодня банный день, - она ласково прищурилась.

         - Да ну тебя, - засмеялась я, - когда это я ходила по чужим корпусам мыться, да еще в такой дождь! Да ничего он не спросит. Гарантирую.

         - А если спросит? Как мне выкрутиться...

         - Если спросит, делай со мной все что хочешь! - отшутилась я.

         К восьми часам я накраситься все-таки не успела. Поскольку красилась я впервые, мне приходилось несколько раз экспериментировать, чтобы выбрать более подходящий для меня "стиль". Я уже жалела о том, что затеяла это дело именно сейчас, когда так немного времени оставалось до прихода моего возлюбленного. Но делать нечего. Нужно докрашиваться - все никак не получается одинаково накрасить глаза. Все время где-то подтирать приходится, а где-то добавлять, то слишком много оттираешь, то слишком много подрисовываешь! Да. Непростое это, оказывается, дело! Нужно наловчиться. Нашла время...

         Ровно в восемь раздался его сдержанный стук. Три приглушенных стука, которые я уже никогда ни с чьим стуком не спутаю. Моя тезка в этот момент полулежала на своей кровати и читала свой учебник. Ей пришлось задрать ноги чуть ли не до вертикальности, чтобы резко подняться из такого положения. Но она пошла на такую жертву и открыла дверь моему любимому. Я вжалась в угол, чтобы не просматриваться в проем двери.

         - Добрый вечер, - сказал он по-армянски моей русскоязычной тезке, на что она ему ответила по-русски:

         - Здравствуйте.

         Он сразу перешел на русский.

         - Добрый вечер. А девушка наша не в комнате?

         - Она минут через пять-десять придет.

         - А... она что, еще не возвращалась с занятий?

         - Она здесь давно уже. Просто вышла ненадолго.

         - Вышла... куда?

         Наступила напряженное молчание, затем я услышала, как моя тезка корявым тоном произнесла:

         - У нас котенок пропал, она вышла его поискать. Сейчас придет.

         Захлопнув дверь перед носом моего любимого, моя тезка стремительно как коршун ринулась ко мне и ткнула кулачком мне в лоб.

         - Ты хоть понимаешь, что я ненавижу врать! Зараза ты эдакая...

         - И это все, что ты хотела со мной сделать? - съязвила я.

         - Да я тебе сейчас покажу... - и мы принялись пихаться, что естественно, закончилось кувырканиями на ее кровати и громким смехом. Который был остановлен новым стуком в дверь.

         - Иди, это снова твой долговязый!.. Сама с ним разбирайся!..

         - Ну не твой же еле-еле душа в теле! - весело отозвалась я и, увернувшись от ее пинка, ринулась к двери.

         Он стоял, отведя левую руку в сторону, - держал в ней нашего белоснежного Сему, словно какую-то мокрую, грязную тряпку и смотрел на меня насмешливо:

         - Это не ваш ребенок потерялся? Надо следить за своими вещами...

         - Ой, спасибо, я его как раз обыскалась...

         Вручив Сему обрадованной хозяйке, я выскочила из комнаты и последовала за своим любимым в очередное найденное им свободное помещение.

         - Ты использовала сегодня румянку, - заметил он. Именно так и с сказал: не румяна, а "румянку".

         - Ага. Решила повзрослеть.

         - Ну, ты уже один раз решила повзрослеть, но потом не довела это дело до конца. С румянкой, конечно, все не так сложно, да?

         Я промолчала. Только сейчас я подумала о том, что он ведь считает меня девственницей.

XII.

         Моя тезка сыграла свадьбу - на которой с ее стороны присутствовали только друзья, а с его - несколько родственников. Но было весело и трогательно. Я была за нее рада, хотя какая-то необъяснимая тревога за ее дальнейшую жизнь меня все же глодала. Кроме того, к моменту свадьбы она уже знала, что беременна. Котенок Сема остался у нас, так как первое время они жили у его сестры, а та животных не выносила.

         Со мной теперь жили в комнате девочка Лена из Ахалкалаки и девочка Нарине из Степанакерта. Лена поступила на факультет журналистики и училась со мной в корпусе гуманитарных факультетов - ну, в том, где были филфаки и востоковедение. Нарине была первокурсницей Медицинского института. Девочки - обе! - были просто прелестные и очень приятные в общении. Мне в общем повезло с соседками, особенно на втором курсе. Нарине была низенькой, миниатюрной, складной девочкой, с нежной красотой, - у нее были длинные каштановые волосы, пышные и шелковистые, а личико - словно у фарфоровой куколки. Лена тоже не подкачала в плане миловидности. Но была наоборот, повыше меня ростом, ширококостной и стремительной. Она передвигалась по комнате и по коридору так, будто основной ее задачей является не дойти да места назначения, а проломить перекрытия.

         Наши соседи снизу при встрече говорили нам: "Мы уже точно знаем, пришла Лена с занятий или нет. Когда она дома, нам нужно эвакуироваться... на всякий случай". Однако, это не мешало Лене быть глазастой и губастой красавицей, умницей, литературно одаренной и романтичной. За те два года, что она жила в общежитии до замужества, она успела сменить своего земляка-поклонника по-имени Арбак (весьма симпатичного и безумно ее любящего) на парня из Карабаха по-имени Наири, - тоже очень смазливого. Впрочем, в итоге она вышла замуж за третьего, - из Артика. Но все это впереди, и сейчас она у нас просто Лена, подружка Арбака.

         - Вчера когда я ходила к Джону, там был один парень из Баку. Он воевал! Знаешь, какой крутой!.. - сообщила мне как-то Лена.

         - Джон - это кто такой? - вмешалась Нарине.

         - Ну, мой дальний-дальний родственник, он на четвертом этаже живет, в Политехе учится. Ну, бородатый такой - взрослый уже, ему почти 27 лет!

         - И что? Тебе этот из Баку понравился? - вяло спросила я.

         - Нет, но просто он герой! Столько всего интересного рассказал нам про войну... Хорошо, что есть такие ребята. А то в Карабахе сейчас бы всех повырезали!..

         - Что, там правда прямо настоящая война?..

         - Ну конечно, - снова вмешалась Нарине, - ты даже не представляешь что творится. Но мы победим, вот увидишь, это я тебе говорю. Мы не можем уже сдаться... только вперед, только победа. Кстати, если этот из Баку действительно герой, то я его имя могу знать. Как его зовут?

         - Давидом, - отозвалась Лена. - Кстати, я ему сказалa, что моя соседка по комнате - бакинка.

         - Да, я слышала про одного Давида. Но он больше безумец, чем герой, - заметила Нарине.

         Однажды я не пошла на занятия. Во-первых, мне не нравилась погода. Во-вторых, я себя неважно чувствовала, а в-третьих, ничего важного сегодня на занятиях не предстояло. И была еще одна причина: это был период отсутствия Манвела. Вот если бы это был период его присутствия, то я пошла бы на занятия при любой погоде и даже при неважном самочувствии. Мы бы в эту плохую погоду нашли кафешку и посидели бы там за милой и интересной беседой. К тому же Манвел вел себя достаточно нейтрально, будто был мне любящим братом, которому приятно веселить сестренку, рассказывать ей забавные истории, наставлять, поучать - ненавязчиво и ласково. Мне тогда подумалось - насколько они разные с моим возлюбленным, - а та же самая история. Вижу, чувствую, что нравлюсь ему, что есть у него потребность со мной общаться, и находит он для этого любой подходящий случай, - но никаких попыток дотронуться до меня он не предпринимает. Стоит наступить молчанию, как он вдруг вспоминает еще что-то интересное, и затевает новый веселый разговор. После этих полутора-двухчасовых прогулок с ним я возвращаюсь в общежитие наполненная новой информацией, новыми впечатлениями о нем и новыми эмоциями по отношению к нему. Вечера с моим любимым - с которым так замечательно молчать, - становятся мне еще более дороги и приятны. Странным образом, проникаясь неоднозначной симпатией к Манвелу, я в то же время нежнее и сильнее люблю своего парня. Хотя странным это может казаться со стороны. У меня же в то время это весьма гармонично складывалось...

Итак, я одна в комнате днем, - в пустом практически общежитии. Раздается стук в дверь. Открываю. Стоит парень в форме. Даже в полевом головном уборе. Он называет мое имя. Я киваю.

         - А я Давид. Можно?

         Ну, а как же нельзя... не впустить героя войны, своего земляка.

         - Заходи.

         Ни высокий ни низкий. Ничем не примечательный. И, судя по всему, не очень отягощенный интеллектом. Точнее образованием.

         - Ну, рассказывай.

         - Что?

         - Как ты дошла до того, что у тебя ночуют парни. Ты позоришь бакинских девушек.

         - У меня никто не ночует. И вообще...

         - Так. Ты мне мозги не пудри. Я все знаю. Мне сказали, что ты встречаешься с парнем из Сельхоза.

         - Да, ну и что?

         - А то, что я не хуже его. И еще я воевал. Я отдавал за тебя свою кровь...

         Он встал и подошел ко мне вплотную.

         - Если другим можно, то мне тем более!

         - Отойди подальше а лучше просто выйди, - сказала я ему спокойно, хотя уверена, что ему было видно, как стучит у меня в висках.

         - Ты как разговариваешь?.. - он руками схватил меня за плечи и сильно толкнул на кровать Нарине. Я, впрочем, на нее не упала, удержавшись на ногах.

         - Если ты сейчас пискнешь, я просто выйду отсюда и на ходу буду поправлять штаны. А всем расскажу, что я с тобой тоже переспал.

         - Я пискну. И если сейчас не уйдешь - я расскажу коменданту.

         - Ты хорошо подумала... землячка?

         - Хорошо подумала ... мразь! - последнее слово я произнесла мысленно. Но не из трусости, а просто из элементарного инстинкта самосохранения. Нарине говорила о каком-то контуженном Давиде. Наверняка это он и есть. Он выглядел крайне неустойчивым психически.

         - Ты тварь. Ты спишь с этими маменькиными сынками, я меня, который воевал и кровь проливал - отталкиваешь. Строишь целку из себя! - он пнул стул на своем пути стул и стремительно вышел из комнаты.

         Буквально через четверть часа ко мне постучался земляк Нарине, Армен из Степанакерта. Он был то ли пьян, то ли под каким-то наркотиком - это я понимаю сейчас. А тогда я просто воспринимала людей как людей. Думала - уставший...

         - Как дела? Давид был у тебя? Смотри, не пускай его, он псих. Я видел, он выходил. Он что-то сделал тебе?

         - Сделал. Он меня называл тварью и сказал, что опозорит на всю общагу.

         - Нет, я спрашиваю, он с тобой переспал?

         - Армен, что за дурацкие вопросы? Если он это сделал, я бы сейчас сидела у коменданта и писала жалобу.

         Армен усмехнулся.

         - Хотя правильно делаешь, что не признаешься. Зачем тебе это... тем более, если твой парень узнает. А чтобы он не узнал, знаешь что нужно сделать? Ты со мной тоже переспи сейчас.

         - Армен, ну-ка проваливай, - я была уже в бешенстве от этих событий и успела сто раз пожалеть, что не пошла на занятия.

         Армен с хитрой ухмылкой поплелся к двери, сказав напоследок: "Ну, как хочешь..."

         Вечером я рассказала эту историю девчонкам и они посоветовали мне срочно, не откладывая ни дня, ни минуты, рассказать про все моему парню. Чтобы он услышал это вначале от меня.

         Я рассказала ему все спокойно и даже местами юморила. Он меня успокоил, и сказал, что больше ни Давид ни Армен ко мне не приблизятся. Так оно и оказалось. Давида я в общаге больше никогда не видела, а Армен, хоть и остался жить там же, на четвертом этаже, - всегда обходил меня стороной, но взгляд у него был при этом злобный и даже ненавидящий.

         Однажды Нарине налила себе борща и поставив тарелку на стол, пошла за остальными приборами, - она ела в одиночестве, так как вернулась поздно, и мы с Леной уже поужинали. Пока Нарине отходила за чем-то, Сема прыгнул на стул и, встав на задние лапки, передними уперся в край стола и понюхал ее тарелку. Точнее, содержимое. Этого оказалось достаточно, чтобы Нарине плаксивым голосом объявила, что ее обед испоганен и сделала попытку вылить его в раковину. И ее остановил стук моего возлюбленного, который как обычно явился за мной.

         - По твоему жениху куранты проверять можно, - недовольным тоном, но вполне по-доброму (одна из особенностей карабахского общения) заявила Нарине, направляясь к двери.

         - Заходите. Может быть, вы ужинать хотите? Вот у меня как раз борщ, - я налила ей, - Нарине указала не меня, - но она, оказывается, уже ела, так что можете поесть вместо нее.

         - Спасибо, я не хочу, - сказал мой любимый почему-то по-армянски, хотя Наринка говорила с ним по-русски.

         - Но тогда мне придется его вылить! - выпалила по-русски Нарине.

         - Зачем выливать, можно проще сделать, - он перешел на русский. - Можно просто не наливать себе вторую тарелку, а есть из первой. Как если бы наливала себе.

         Нарине не нашла что на это сказать, но борщ так и не съела. Намазала себе бутерброд.

         - Ваша третья сегодня придет поздно или не придет вообще, - заявил мой возлюбленный снова на армянском, держа меня за локоть, - так как никогда раньше...

         Честно говоря от его слов и от этого его резкого со мной физического обращения мне стало немного не по себе. Я бы даже могла допустить в тот момент, что он ведет меня на какое-то групповое издевательство. В коридоре я резко вырвалась и остановилась.

         - Куда ты меня тащишь? Что ты сказал такое девчонкам моим?

         Он стоял, молчал и улыбался. Будто еле сдерживая смех.

         - Никуда я с тобой не пойду! Понятно?

         - Почему это? Ты мне не доверяешь? Или я не твой парень?

         - А что это меняет? Я никуда не пойду с тобой на ночь...

         Он помолчал, потом вдруг вздохнул, словно у него гора с плеч свалилась.

         - Что случилось? - насторожилась я.

         - Все в порядке. Если уж ты со мной никуда не пойдешь на ночь, то что говорить о... в общем, я спокоен.

         - Ты что - меня испытываешь? А тебе не кажется, что...

         - Я хочу быть полностью уверен. Для меня это очень серьезный шаг. Я хочу уже сказать дома...

         Не знаю, что тогда на меня нашло, но я была полна возмущения. Я прервала его:

         - Знаешь, мне кажется, тебе совсем другая жена нужна!

         - Ну, это я и без тебя знаю, - неожиданно для меня спокойно и незамедлительно ответил он. - Но мне не повезло. Я влюбился в тебя.

         Эти слова задели меня еще сильнее.

         - Знаешь, а я вот никогда даже позволить себе не могла подумать... что мне с тобой не повезло. То есть, что мне не повезло, с любовью.

         - Есть такая поговорка, - любовь слепа.

         - Если ты сейчас скажешь, что я не заслуживаю твоей любви и вообще... то ...

         - То что? Почему ты замолчала?

         - Потому что не хочу с тобой расставаться.

         - Нет, я не считаю, что ты не заслуживаешь. И я еще больше не хочу с тобой расставаться. Но между нами разница большая... Я, например, не встречаюсь с другими девушками. Ни с кем. Даже рядом не хожу. Даже не разговариваю. Понимаешь?

         - Почему? Почему?

         - Сказать почему? Потому что я просто не хочу. Просто не хочу...

         - Пойдем обниматься и целоваться, - вдруг потребовала я, так как в этот момент он выглядел особенно несчастным. Смотрел как будто на меня и в тоже время сквозь меня, - Ну, куда мы идем сегодня?

         - Мы сегодня еще не скоро будем обниматься. Мы идем в гости. Знаешь Мко? Он мой земляк, живет с женой в той новой комнате, которую сделали из холла.

         Действительно, в связи с потоком беженцев и пострадавших от землетрясения почти во всех общежитиях холлы этажей превратили в две а то и три комнаты.

         - Нет, я с ними не знакома, хотя визуально я поняла, о ком ты говоришь.

         - Ви-зу-аль-но... - повторил он. - Значит, его зовут Мко, а жену его - Вика.

         - Хорошо. Пойдем.

         - Они нас сначала угостят, а потом ты посидишь, Мко будет рисовать тебя. Он давно просит у меня разрешения, - хочет для диплома тебя нарисовать. Он в этом году заканчивает.

         - Так далеко же для диплома-то...

         - Он несколько работ сделает, потом выберет.

         - Почему именно меня?

         - Он сказал, что только ты его вдохновляешь на портрет... - мой любимый улыбнулся при этом, и мне вдруг стало настолько приятно, что я просто прильнула к нему прямо в коридоре.

         Этот парень всегда был очень скуп на вербальные комплименты, он больше реагировал на меня взглядами и поступками, что в конечном итоге, как я теперь понимаю, было гораздо более ценно и трогательно.

         - Ну, отцепись, пойдем, - он обнял меня за плечи и мы направились в середину коридора, где раньше был холл.

         Мко с Викой оказались очень милой парой, к тому же Вика была, судя по всему, на шестом или седьмом месяце, - чего я раньше, встречая ее изредка в коридоре, не замечала.

         Мы провели на редкость приятный вечер, - сначала пили кофе, я, естественно потихоньку погадала Вике на кофейной гуще, потом парни некоторое время пели народные свои песни, и, наконец, Мко установил свой мольберт и принялся меня набрасывать мелками.

XIII.

         Так я ходила в ту комнату почти каждый вечер, в течение почти двух месяцев... Бывало иногда и так, что не было со мной моего прекрасного возлюбленного, но это ничего не меняло. Портрет продвигался хоть и медленно, но верно. Видно, Мко трудился на совесть.

         - Тебя изображать насколько приятно, настолько и сложно. Но я рад, я, кажется, не ошибся, - говаривал он.

         От прогулок с Манвелом я так и не смогла отказаться. Просто не могла лишить себя этого особого удовольствия. На курсе нас считали парой. И, поскольку все мои сокурсники были жителями Еревана, они понятия не имели о моем настоящем возлюбленном. Манвел всегда поджидал меня после занятий, а иногда даже посещал с нами те предметы, которые ему были совершенно не нужны. Например, Английский язык, психологию или педагогику. И сказать, что мне было приятно играть роль его девушки - это не сказать ничего. Он был действительно очень хорош собой, и я понимала, что все это видят. Наверное, я в том возрасте не могла вести себя иначе. Не могла отказаться от возможности покрасоваться. Да и не сознавала, чем это может для меня обернуться.

         Практически все вузы Еревана располагались примерно в паре квадратных километров в центре города. Прохаживаясь как-то с Манвелом мимо Мединститута, я увидела, что Нарине стоит на остановке и во все глаза смотрит на нас. Я ей кивнула и прошла как ни в чем не бывало, весело болтая с Манвелом.

         - Лена ты хоть представляешь, с каким типом наша бакинка гуляет, - по-армянски, многозначительно сказала Наринка вечером за ужином.

         - А кто этого не представляет, - также по-армянки отозвалась ничего не подозревающая Лена (она всегда говорила по-армянски, так как плохо владела русским языком, и мы всегда помогали ей с домашними заданиями по этому предмету - так же было у меня с Ануш и Сусанной), - с очень симпатичным и умным парнем. Хороший парень, честно.

         - Нет, ты этого сутулого пока оставь в покое, - Наринка перешла на русский и продолжала уже скорее для меня:

         - Представляешь, вижу ее сегодня, прямо возле нашего института, и знаешь с кем? Я таких еще не видела, мордастый такой...

         - Ой, Лена, не слушай ее! - раздраженно вмешалась я, - Ты со мной в одном корпусе учишься, что - не видела нашего Манвела?

         - Это был тот самый Манвел, про которого ты всегда говоришь? - у Наринки сделались квадратные глаза, - А почему не говорила, что он на Алена Делона похож?

         - Ну, Манвела я видела, - спокойно сказала Лена, - только он ей не пара. Вообще подозрительным он мне кажется.

         Примерно то же самое о нем сказала мне и Марина, которая в то время уже училась в аспирантуре. Она меня встретила также на улице в Центре, остановила, мы поговорили, пока Манвел стоял и поджидал в сторонке, - и я удивилась что она на этот раз была даже на стороне "чистоплюя и зануды".

         - Тот, конечно, не подарок, это само собой. Но у этого слишком наглая рожа. И почему только к тебе липнут такие... ну конечно, их кто попало не устраивает, им мою девочку подавай...

         Мне было весело и в то же время приятно от того, что Марина так забавно и искренне меня опекает.

         Примерно в начале марта Манвел сказал, что едет в Варденис на выходные. Помогать проводить предвыборную кампанию одному из своих знакомых. Если память мне не изменяет, его звали Левоном Мирзояном.

         - Мне там будет нужна твоя помощь, - сказал он мне тогда на полном серьезе.

         - Но вы едете уже сейчас, а у меня еще есть пара по истории армянского народа, - не без досады отвечала я.

         - Отпросись у Ованнисяна, - вон он как раз стоит.

         - А как я ему объясню? Так и сказать, - еду помогать другу в предвыборной кампании?

         - Ну, как тебе удобно, так и скажи. Скажи-ка ты ему правду.

         Ованнисян был дяденькой хоть и строгим, но не без чувства юмора и мы с ним всегда прекрасно понимали друг друга. Он, конечно, немного поломался, однако отпустил меня. И я, не возвращаясь в пятницу вечером в общежитие (они вполне могли решить, что я просто поехала к родителям на выходные), и не поехав домой к родителям - отправилась с Манвелом в Варденис. Две ночи мы ночевали там в семье бывших бакинцев, - им удалось заиметь большой двухэтажный дом со всеми условиями и коммуникациями. В зале на втором этаже стояло пианино, и мне удалось продемонстрировать Манвелу свое искусство. Нас приняли как дорогих гостей (с нами было еще двое взрослых мужчин, официальных представителей кандидата), - а семья эта состояла из отца, матери, двух дочерей и одного маленького сына. Одну из дочерей, как сейчас помню, звали Хамест. Я тогда отметила про себя, что в Баку никогда не встречала таких имен у армян. А тут вот встретила бакинку с таким именем.

         Когда мы в воскресенье утром возвратились в Ереван, я решила хоть на несколько часов, но все-таки поехать домой, к родителям. Манвел предложил мне сопровождение до автобуса.

         Автовокзал, откуда ходили автобусы мимо нашего села, располагался прямо на площади железнодорожного вокзала "Давид Сасунский"...

         - Мы, кажется, увидимся теперь только после праздника... - сказал вдруг Манвел. - Поэтому, давай-ка я воспользуюсь случаем и подарю тебе цветы.

         Он несколько секунд окидывал взглядом стихийный рынок, образовавшийся с краев той же площади и вдруг, подхватив меня под локоть, устремился в направлении цветов, со словами:

         - Ну, те цветы, которые я люблю и с которыми я тебя ассоциирую, здесь не продаются, конечно...

         - Почему?

         - Они полевые... а вот куплю-ка я тебе тогда... тюльпанов!

         Я несла к автобусу подаренные мне тюльпаны, Манвел шел рядом и продолжал по обыкновению рассуждать о насущном:

         - Я, конечно понимаю, что маки растут по всему миру. Но для меня - это наш, армянский... истинно армянский цветок. Нежность, яркость, дурман... независимый нрав, способность расти на камнях... В них я всегда видел наш армянский дух. И потом, они безумно красивы.

         "Они безумно красивы!" - мысленно согласилась я с ним и, мой автобус тронулся...

XIV.

         Выйдя на своей остановке, я шла по нашей улице в направлении своего дома, - когда услышала, как меня сзади окликнули по имени-отчеству. Это оказался мой папа, который возвращался также из Еревана со своей смены - он работал таксистом в Ереване.

         - Знаешь, я прекрасно помню того парня, который помогал мне в общежитии. Этот, который посадил тебя в автобус - совсем не он.

         - Пап, это тот самый бакинец, про которого я говорила.

         - Как, ты теперь с ним встречаешься?

         - Да не то что бы встречаюсь... - я поняла, что мне очень непросто будет объяснить отцу свои похождения. - Нет, понимаешь, он просто подарил мне цветы, так как скоро праздник...

         - А почему не приехала в пятницу? Сегодня же уедешь?

         - Да, сегодня уеду. Просто... были дела в пятницу вечером и в субботу днем.

        - Этот бакинец симпатичный. Но тот парень мне больше по душе. По-моему он скромный и спокойный, - сказал папа немного помолчав и устроив все так, чтобы это были последние слова, которые я от него услышу, входя в наш двор. Там меня встретила бабушка и наш с папой диалог прервался.

         Выкупавшись и переодевшись, я стала собираться в обратную дорогу. Это был последний автобус, который прибывал в Ереван в начале восьмого вечера. Выйдя из него на вокзальной площади, я сразу же направилась к подземке, - чтобы попасть в метро, так как начинало смеркаться. Я несла на плече рюкзак со всем тем, что мне положили на неделю мама и бабушка. Он весил килограммов пять. Именно в тот момент, когда мне пришло в голову, что рюкзак оттягивает мне плечо, мне вдруг разом полегчало.

         - Разреши?

         Обернувшись, я увидела Манвела, который уже успел повесить мою ношу на свое плечо и шел рядом как ни в чем не бывало.

         - Рада тебя видеть, - довольно искренне сказала я, так как успела за более чем полтора года жизни в Ереване невзлюбить одиночные прогулки или поездки в сумерках.

         - Я подумал, что тебя нужно будет проводить вечером до общежития. Поэтому, не поехал домой в Абовян, а погостил у родственников.

         Все мои мысли по пути в общежитие были только о том, чтобы Манвел не напросился в гости. Ведь я не смогу ему отказать.

         - А когда у тебя последний автобус на Абовян? Ты не опоздаешь?

         - Об этом не волнуйся, - коротко, вопреки своему обыкновению, отозвался он.

         Всю дорогу - в метро, потом от станции "Молодежная" - немного пешком до остановки, потом в автобусе номер пятьдесят пять - он как обычно рассказывал что-то забавное, отпускал оригинальные шутки, острил по поводу всего, что попадалось нам на глаза и имело хоть малейший элемент комизма. Когда мы вышли из автобуса и дошли по аллее до входа в наш корпус, он немного сбавил свои обороты и, помолчав несколько секунд, произнес:

         - Ты мне позволишь зайти, посмотреть, как ты живешь...

         - Не знаю... вахтеры могут не пропустить. Здесь строго. У тебя ведь нет пропуска...

         - Вахтеров я беру на себя, - ты скажи только - ты не против?

         - Нет, я не против, - обреченно проговорила я.

         Пока Манвел с моим рюкзаком стоял и, применяя свою неотразимую улыбку, обрабатывал вахтершу, - отдавая ему должное, хочу отметить, что это длилось у него не более десяти секунд, - я стояла с пустыми руками у лестницы и не знала куда девать глаза от удивленных и недоумевающих взглядов моего возлюбленного и еще троих парней, его приятелей, - которые стояли поодаль возле телефона-автомата как обычно по вечерам, - немного поболтать перед тем как мой любимый поднимется за мной...

         - Пошли, я все уладил, - весело сказал Манвел, обращаясь ко мне и беря меня за локоть. - Лифт не работает как я догадываюсь...

         - Не знаю, - чуть не плача отвечала я, увлекаемая им вверх по ступенькам.

         Когда мы вошли в комнату, у нас в гостях была Нунэ. Она обычно никогда не заходила к нам, если не было меня в комнате. По-видимому, она приходила ко мне, но, не застав меня в комнате, разговорилась с Леной и задержалась.

         - Ты домой ездила? - спросила меня Наринка, кокетливо поздоровавшись с Манвелом.

         - Да...

         Нунэ же, прервав разговор с Леной, так и не смогла сомкнуть челюсти, уставившись на Манвела, снимающего со своего плеча мой рюкзак.

         - Здравствуйте, - с улыбкой, по-армянски сказала Лена, - присаживайтесь.

         - Спасибо, я ненадолго, - так же по-армянски отвечал Манвел, ослепительно улыбаясь и выдвигая себе стул. - Зашел поблагодарить вас за вашу подружку. Она мне здорово помогла в работе вчера.

         Наступило молчание. Потом Манвел что-то кого-то спросил, завязался разговор - кто где учится, кто откуда приехал, - но я ровно ничего не помню, так как в этот момент я как никогда ясно сознавала, что для меня в этот вечер рухнуло все... я находилась как в тумане. Может быть, улыбалась, возможно, вставляла какие-то реплики, но все это начисто стерлось из моей памяти, так как единственное, о чем я думала в тот момент - это мои отношения с любимым.

         Помню только, что после того как Манвел ушел, - минут через двадцать после нашего прибытия - Нунэ попросила у меня книжку. Почитать. К слову, в книжке этой уже давно красовалась надпись моего возлюбленного, - сделанная его рукой, отражавшая его чувства и пожелания. Я ужасно не хотела именно сегодня расставаться с этой книжкой. Но не могла же я отказать. Или могла? Нет, не могла...

         Забегая вперед, расскажу, что Нунэ эту книжку потеряла (потеряла?) и купила мне новую, такую же. Причем все свои пожелания, извинения и сожаления по поводу "потерянной" реликвии она изложила на всех возможных пустых пространствах обложки. Словно не желала оставить ни одного сантиметра, - если вдруг я попрошу любимого написать мне посвящение снова.

         В этот вечер любимый так и не зашел за мной. Я, собственно, и не надеялась его уже дождаться. Со слезами на глазах, дрожащим голосом, но не плача, я рассказала девчонкам, что мне пришлось поехать в Варденис. Что произошло это спонтанно, что я узнала об этой поездке за час, что я не могла отказать Манвелу, что я просто не знаю тексты отказов...

         Девчонки несколько раз прерывали меня вопросами и репликами, но когда я рассказала им про цветы и про то, что Манвел меня встретил у автобуса, они просто умолкли.

         - Знаешь, - произнесла Нарине выждав паузу после того как я закончила, - мне кажется, ты ничего не потеряла. Посмотри какой веселый, симпатяга, остроумный... да еще свой, с полуслова тебя понимать будет. Я раньше тебе не говорила, но этот все-таки... не совсем твоя песня...

         - Ты не права! - вмешалась по-армянски Лена, - не забывай, что любовь выше всего того что ты сказала. Она любит его. Разве ты сама не видишь? - Лена подсела ко мне, обняла за плечи и стала укачивать, когда вдруг увидела, что я снова раскисла.

XV.

         Через несколько дней - в эти несколько дней мой любимый так и не зашел за мной, причем я его нигде не встречала, - ни на остановке, ни на аллее, ни в студенческом автобусе - к нам постучался Акоп. Это был парень из двадцать седьмой комнаты, - той самой, возле которой мы познакомились с моим возлюбленным. Акопа мы все на один голос окрестили Тано - в честь отрицательного персонажа сериала "Спрут", - сходство слишком бросалось в глаза. Он постучался часов в пять вечера.

         - Выйди, я хочу тебе кое-что сказать, - небрежно, а скорее пренебрежительно сказал он мне.

         - Да... говори. Что случилось? - сказала я с совершенно безнадежным видом и упавшим голосом.

         - Что с тобой? Ты заболела? - вдруг сменив тон, осведомился Акоп.

         - Не знаю. Что ты хотел мне сказать?

         - У тебя такой вид, будто ты три дня не ела и не спала. Что случилось?

         - Акоп... долго рассказывать. - огрызнулась я, только для того, чтобы не расплакаться. Я не выносила сострадания... - Что ты хочешь мне сказать?

         - Ладно, ничего. Просто узнать как дела. Ведь он три дня из комнаты не выходит, на занятия не едет. А сейчас, кажется, он пьяный...

         - Акоп, я люблю его... - это было все, что я смогла выпалить тогда и убралась прочь с его глаз, так как чувства застряли в горле и требовали выхода. Я не знала куда мне податься, чтобы выплакаться. Пришлось воспользоваться кухней. Благо, там в это время не было никого. Краем глаза я видела, как Акоп заглянул на кухню, задержался на несколько секунд и удалился.

         Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг пришла в бешенство от всего произошедшего. Мне стало стыдно и досадно за эту сцену, за эти слезы. Что в самом деле! Я не сделала ничего плохого, ничего предосудительного. Я всегда считала своим парнем его, его! А с Манвелом, - это ведь были невинные прогулки и нейтральные разговорчики... И в конце концов... Может быть, Наринка права. Может быть...

         В тот момент, когда я собиралась уже покинуть кухню, туда вошла Вика, - последить за супом.

         - Почему не приходишь позировать? - спросила она, не поздоровавшись и глядя на меня слишком уж внимательно, почти испытующе, в общем, строго.

         - Вик, дел много... занятия... я приду. Сегодня. Может быть. Попозже. Можно?

         - Конечно, у Мко ведь работа стоит... Только ты приди в себя, - вдруг сказала она. - Это не дело то что вы оба затеяли. Вам надо просто поговорить. Вы любите друг друга...

         Я никогда раньше не общалась с Викой в ключе моих отношений с любимым, он все время вела себя крайне корректно. Теперь только я поняла, что ни разу еще не находилась с ней наедине. Она была совсем другой, - жесткой, напористой, даже высокомерной сейчас. В присутствии Мко Вика вела себя гораздо мягче и приветливее.

         - Да, Вика, я знаю, я сама этого хочу, - сказала я и, не желая больше оставаться с ней наедине, спокойно прошла в нашу комнату. Там уже была Лена, которая вернулась с занятий. Она посмотрела на меня, и, конечно, не могла не заметить моих растрепанных чувств. Порывисто подойдя ко мне, она резко толкнула меня на Наринкину кровать и села рядом.

         - Слушай, ты, конечно, очень хорошо маскируешься, но я прекрасно вижу что с тобой творится. Знаешь, что говорят ребята? Что твой - она назвала животное, которым я привыкла его определять в глаза и за глаза, - не ест, не спит, а сидит и думает, что может быть ему вообще на другой жениться! Ты это перенесешь?

         От ее слов у меня все внутри перекосило.

         - Лена, ты что? О чем ты? Кто это сказал?

         - Да ты спроси кто не сказал...

         В этот момент в комнату вошла Наринка.

         - Вы уже тут? Что у вас?

         - Вот, говорю твоей подружке, что ее жених думает, что ему надо на другой жениться...

         - Ах ты беда какая - с пафосом, по-армянски воскликнула Наринка, перейдя затем на русский: - Женится, - скатертью дорога. Тоже мне, приспичило, сперматоксикоз замучил. Знаешь что? Если бы он тебя любил, - он готов был бы подождать сколько тебе нужно!

         - Да ничего мне не нужно, - сказала вдруг я, резко поднявшись с Наринкиной кровати, стала активно приводить себя в порядок.

         - Что за водные процедуры? - осведомилась Наринка, - куда собралась? К Мко?

         - Нет... на четвертый этаж.

         - К Нунэ?

         - Нет... - я села за стол и достала с полки косметичку.

         Девочки наблюдали за мной, одновременно делая свои дела. Наринка то и дело бормотал что-то о преимуществах Манвела и его обаяния, про которое даже вахтерша всем талдычит.

         Постучавшись в его комнату, я вначале не дождалась ответа. Потом мне открыл дверь его сокамерник, который, увидев меня, вдруг куда-то срочно засобирался со словами:

         - А, проходи, проходи. Я как раз уже ухожу... - и стал одеваться и обуваться.

         Я в тот момент подумала, что если войдя увижу любимого сидящего за столом под своим "алтарем" с опущенной на руки головой, - это, пожалуй, будет слишком театрально. Так бывает только в кино...или в книгах. И тем не менее именно в том месте и в этой же позе я его и обнаружила.

         - Я пришла поговорить...

         Он не отвечал и даже не пошевелился.

         - Слышишь... - робко продолжала я, дотрагиваясь до его рукава.

         Он медленно поднял голову и, будто только проснувшись, смотрел на меня настолько неопределенно, что казалось, он не верит своим глазам. Я вдруг поняла, что мне не стоит сейчас давать ему шанса что-то сказать. Лучше сейчас я сама что-то буду говорить. Неважно что. Все равно так ситуация будет в моих руках, а не в его.

         Он, однако, опередил меня:

         - Я пьяный... прости, - пЬЯный... - во второй раз он произнес это слово более тщательно.

         - Ничего. Я должна тебе кое-что сказать. Точнее... сделать. Я пришла сказать тебе... доказать тебе... в общем, у меня нет и не было никого кроме тебя, я люблю только тебя. Я не хочу с тобой расставаться...

         - Ты странная девушка... - прервал меня он. - Ты часами прогуливаешься с другим парнем, едешь с ним в Басаргечар на два дня и две ночи...

         - Какие глупости! Он мне как брат!..

         - Он сам тебе это сказал? - вскричал он, вскакивая.

         - Нет... не говорил. Но он...

         - А мне он сказал, что ты его девушка. Что ты ему нравишься и что он встречается с тобой...

         - Господи... - я подошла к нему и нежно обняв его, прильнула лицом к его груди. Впервые за все время я почувствовала запах его тела вперемежку с запахом табачного дыма - видно, он не спускался особо в душ последние пару дней. Этот обонятельный раздражитель воздействовал на меня просто магически. - ты ничего не понимаешь! Он это сказал просто так... назло. Ну, он просто не знал, что ты у меня есть...

         - Да, зато я знал всегда, что он у тебя есть. Это нормально?

         Я не нашлась с ответом в тот момент. Он продолжал, вырвавшись из моих объятий:

         - Значит, ты решила не упускать шанса... а вдруг! Да? Решила дать себе выбор? А если я... если я также стану делать?

         - Он появился случайно. И никакого выбора я не давала себе... - отвечала я упавшим голосом. От одной мысли, что у него может появиться другая девушка, я была готова умереть в тот момент.

         - Значит, если завтра у меня кто-то появится случайно, ты как на это посмотришь? Порадуешься за меня? Да? - восклицал он.

         - Я знаю, что ты любишь меня. Поэтому, мне не придет в голову... - а ведь мне все что угодно придет в голову, - мысленно прервала я себя.

         - Ну, прости. Мне вот почему-то приходит в голову всё. Я не хочу тебя потерять. Ты для меня... - он замолчал.

         - И ты для меня всё! - я воспользовалась моментом и снова бросилась его обнимать. - Сядь, я хочу целоваться с тобой. Ты сегодня такой... такой... так мне нравишься!...

         - Что ты делаешь? - он стал оттаскивать мои руки от своих джинсов.

         - Ну, пожалуйста, я хочу тебя... я хочу тебе доказать... - я активно елозила руками по всем доступным мне частям его тела, гладила его волосы, затылок, спину, грудь, живот, я пыталась его отвлечь от всех этих бессмысленных разговоров на более осмысленные действия. Я нежно, без разбора целовала его лицо, попадая то в глаз, то в лоб, то в подбородок, то в родинку...

         Довольно скоро он включился в процесс и стал с нежностью отвечать на мои поцелуи.

         - Сними... - еле слышно простонала я, приподымая его пуловер.

         - Что ты делаешь? - воскликнул он, поправляя одежду и отстраняясь, - ты что?

         Я улыбалась и смотрела на него пристально  и уверенно. Мне казалось, что я лечу в пропасть, но мне настолько это нравилось сейчас, - настолько это было лучше, определеннее того, что я переживала последние три дня... Увидев мой уверенный и даже нагловатый взгляд, он вдруг решительно вскинул голову, как делал всегда, чтобы привести в порядок волосы или когда принимал неожиданное, но ответственное решение. Это его движение мне ужасно нравилось. Сделав это движение, он придвинулся ко мне, крепко зажал меня между своим торсом и валиком дивана - и мы стали целоваться. Вроде как обычно. Но в то же время совсем, совсем не так. Его руки уже полностью завладели пространством под моей футболкой, - он наклонялся, чтобы поцеловать меня там, где не целовал никогда раньше, - для меня это было в новинку. Но эти прикосновения его горячих губ к моей голой спине, животу, бокам, к моей груди - привели меня в такое состояние, что я просто сомлела от вожделения. Я находилась в полуобморочном состоянии, и ничего кроме стонов воспроизводить не могла. Видно, эти звуки раздавались слишком часто и настойчиво, потому что он, вдруг остановившись и посмотрев на меня мутными глазами, произнес:

         - Что?.. Ну? Хочешь?...

         Cлова эти, произнесенные им таким тоном, с такими глазами и в такой момент оказали на меня решающее воздействие. Я, применив метод, который, как я потом узнала, называется "неограниченное намерение", заставила его снять пуловер, под которым у него, как оказалось, не было больше ничего. Он, однако не решился проделать со мной то же самое. Словно не было той сентябрьской ночи, когда мы стихийно разделись и оказались в моей постели. Мы теперь оба были несколько другими людьми. Не знаю, что именно переклинило в нем или во мне, но я себя сейчас не чувствовала ни так раскрепощенно ни так уверенно как тогда. Единственное, что мною сейчас двигало - это страсть и физическое влечение. А еще - желание сделать для него что-то, что бы он оценил и запомнил надолго.

         Однако мой любимый вдруг словно пробудился, и, отпихнув меня, схватил свой свитер и стал натягивать его обратно. Глаза его смотрели на меня так же влюбленно и ласково как всегда. На лице появилось подобие смущенной улыбки.

         - Знаешь, я не буду сейчас ничего с тобой делать. Давай просто подождем... свадьбы. Пусть будет как у людей.

         Эти слова не шокировали меня. Наоборот, я испытала восторг и облегчение: он говорит о свадьбе... значит, все в порядке! Значит, мы снова вместе!.. Именно в эту минуту я почувствовала, что люблю его еще сильнее. Однако, меня кое-что беспокоило. Сгруппировавшись на диване, я прижалась к нему, и он приветливо меня обнял.

         - Знаешь, я очень надеюсь, что... ты ведь не обидишься? Обещай...

         - Не понимаю... на что ты надеешься?

         - Я не хотела бы некоторых этих свадебных ритуалов... этих простыней... ну ты меня понимаешь...

         Он улыбнулся.

         - Открою тебе тайну - на селе это не так практикуется как в Ереване или вообще в городах. У нас... спокойно с этим. А чего ты так боишься?

         - Я... не то что бы боюсь. Просто немного унизительно. И потом, у нас так не было принято.

         - У вас... ладно, это все ерунда. Я не собираюсь устраивать из этого шоу. Ты просто моя, и я это знаю... я надеюсь на это.

         - Господи, ну конечно твоя! - воскликнула я с надрывом и уткнулась лицом в его шею с боку, жадно вдыхая насыщенный аромат его кожи. Наверное, я позволила себе лишнее, так как он с улыбкой осведомился, не вампир ли я случайно...

XVI.

         Манвел появился в Университете в начале апреля. Как всегда сияющий и веселый. Рассказывал о своих делах, о своих новых связях, о новой газете, которую он хочет организовать. И ему, естественно, снова нужна моя помощь, как умеющей талантливо излагать. Разумеется, он мне объяснит все во время нашей традиционной прогулки. Мы снова прохаживались по Абовяна, переходя на проспект, петляя на Московской - прошли к Опере.

         - Ты знаешь, здесь появилась одна палатка... в ней делают гамбургеры. На американский манер. Пойдем, подкрепимся! - беззаботным тоном предложил Манвел, хотя меня так и подмывало спросить его, как прошла его беседа с моим любимым. Последний не оказался достаточно разговорчив на эту тему. Единственное, что я от него услышала об этой "беседе", я уже описала выше.

         Палатка на Лебедином Озере называлась "Лиуцюн".

         - Ты знаешь, что это такое? - хитро прищуриваясь, спросил Манвел и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Это значит, изобилие... полная чаша. Что-то вроде этого.

         Гамбургер состоял из очень вкусной котлеты, пары кружочков соленого огурца, колечек лука, все это было сдобрено и майонезом и кетчупом, находилось в круглой лепешке и было горячим-горячим. Я по сей день не могу припомнить ни одного случая пользования фаст-фудом, который бы принес мне столько удовольствия. Мы сидели на лавочке и доедали свои Гамбургеры. Манвел игриво таскал у меня соленые огурцы и я также наигранно этому возмущалась.

         - А я не наелся. Я куплю еще по разу.

         Гамбургеры эти стоили тогда пять рублей каждый. Я, подумав о том, что Манвел сейчас раскошелится еще на десять рублей, испытывала неловкость.

         - Не волнуйся, - словно прочитав мои мысли, говорил он, увлекая меня за руку в направлении палатки, - я никогда не замахиваюсь на то, что мне недоступно.

         Вдруг он резко остановился, задержав взгляд на женщине с ребенком, которая в это время пыталась расположиться на одной из лавочек. Однако его "остановка" продлилась не менее двух секунд.

         Купив гамбургеры, мы вернулись на свою лавку, однако Манвел стал говорить тише и напряженнее.

         - Что случилось? Ты знаешь эту женщину? - спросила я.

         - Представляешь, ей всего двадцать один год. А уже трое детей.

         - Как трое? - удивилась я. - Она же с одним.

         - Да, это ее средняя дочка. А есть еще старший сын - ему два годика. И есть еще и грудной. Наверное, они дома с бабушкой...

         - Это твоя родственница?

         - Это просто женщина. Молодая и уже несчастная. Муж-то у нее в общем неплохой. Но ничего существенного он ей дать не может. Поэтому, она ему изменяет.

         Услышать такое об армянской женщине в то время для меня было дикостью. Я считала армянок, тем более местных - образцом порядочности и консерватизма.

         - Ман, я в жизни не поверю, что такая молодая, да еще с тремя детьми... может внаглую мужу изменять.

         - Ну... - вещал Манвел, с заразительным аппетитом уплетая гамбургер, - в этом мире много есть еще такого, во что тебе трудно поверить. Да и я, дурак, многое идеализировал. Но, слава Богу, вовремя снял розовые очки.

         - Погоди, причем здесь это? Кто эта девушка?

         - Жена одного деятеля... неважно.

         - Ну, и откуда у тебя данные, что она этому деятелю изменяет?

         - Неважно. Но данные точные.

         - Но как же ты можешь утверждать, что...

         - Да так и могу, - рассмеявшись, заявил он, - что мужу она изменяет на моих можно сказать глазах... - произнеся эти слова, он остановил на мне взгляд, будто угадывая, поняла я его или нет.

         - Как цинично... - только и смогла обронить я.

         - Прости. Если тебе это показалось шокирующим. Просто ты... еще неопытна. Ты не понимаешь, что мужчине... молодому мужчине... В общем, живя в Москве я привык к активному режиму в... сексуальной сфере. - он покосился на меня, изучая реакцию и оценивая ситуацию: Позволяет она ему и далее вести разговор в этом ключе или нет. Видно ему показалось, что позволяет, потому что он продолжил:

         - Вот...а здесь я просто попал в какой-то вакуум. Пока не освоился. Нет, ты не должна... я не хотел тебе вообще про это говорить, потому что я к тебе серьезно отношусь. Я ведь не мог с тобой... ну, то есть... В общем, ты меня поняла.

         Я впервые за все время видела его таким сбивчивым и смущенным. Обычно слова из него лились ручейком, - язык у него был подвешен идеально. А тут... впрочем, понятно.

         - Или ты считаешь, что я мог бы? - спросил он вдруг, пристально на меня глядя.

         Неожиданно для себя я произнесла:

         - Мог бы. Я уверена, что мог бы. И даже точно знаю, что мог бы со мной. И я могла бы с тобой. Если бы... если бы...

         Я чувствовала, что почему-то не готова рассказать ему о существовании любимого. А кстати...

         - Ты не расскажешь мне, что произошло, когда ты вечером уходил из нашего общежития?

         - Погоди, какое общежитие, ты ведь не закончила свою мысль! А она была весьма интересной!

         - Но это напрямую связано с моей интересной мыслью.

         - Общежитие... ты не забыла, где я учился? И между прочим, учился практически на отлично. Во всяком случае по всякого рода искусствам... в том числе и боевым.

         - Перестань. Скажи, что произошло.

         - Ну ладно... в общем, ничего не произошло. Но, как я понял, там есть ребята, которые положили на тебя глаз. И мне пришлось им объяснить ... на словах! - поспешно вставил он, - что такая девушка как ты... умная, современная, независимая... красивая (это слово он произнес тише и будто с особой искренностью) - вряд ли поведется с такими невежами как они. В общем, это вкратце.

         - Значит, ты не понял, кто именно положил на меня глаз?

         - Ну, наверное, тот, кто со мной говорил. Другие стояли и наблюдали, - они в разговоре не участвовали.

         - И ... какой он был? Он тебе не понравился? Ты действительно его считаешь невежей?

         - Да нет... просто я не был уверен, кто из них на тебя претендует, я как раз подумал, что этого они выпустили как самого приличного из всей компании. Погоди... о ком мы вообще говорим?

Я в этот момент почувствовала, что Манвел ни на одну секунду не допускает, что я, - Я! - могу даже в мыслях иметь "встречаться с местным парнем". Мы объединились с ним в первый же день знакомства именно как земляки, уроженцы одного города. Чужого здесь города. Страшно даже подумать насколько чужого... Хватит ли мне смелости признаться ему, что я встречаюсь с местным парнем и люблю его. Что если бы не его благородство и сдержанность, то я бы уже полностью ему принадлежала - этому местному парню. Нет, мне не хватило смелости. Более того...

         - Ну, так причем тут общага? Ты сейчас говорила, что в принципе ты могла бы... - он снова осекся, - или мне просто послышалось.

         - Ну, я имела в виду... теоретически... по идее.. - стала мямлить я.

         Наступило молчание.

         - Ты смотри, не попадись на удочку к этим ребятам. - сказал вдруг он - Знаешь, я в принципе к тебе замечательно отношусь, ну ты ведь понимаешь. Иначе... разве стал бы я вот так...

         - Ну удочку? - растерянно повторила я.

         - Мы приехали на родину, мы обрели родину. И мы склонны многое идеализировать. Не стоит этого делать. Да, они свои, родные, кровные... но они не святые. Помни об этом. Я тут уже успел насмотреться семейных отношений, уверен, что и ты тоже. Здесь к женщине отношение иное, не такое, к которому ты привыкла. - Он все время особо выделял слово "ты", чтобы я чувствовала себя центральным персонажем его мыслей.

         Далее мне было приведено еще несколько соображений и примеров, которые, совпадая с моими собственными наблюдениями и выводами, утвердили меня в мысли, что...

         - Я никогда не позволю своим сестрам связаться с местными парнями. Среди них есть много действительно приличных людей. Но отношения к женщине в семье... это практически никогда не меняет. А у меня тем более, сестры альбиноски, за ними тут глаз да глаз нужен.

         - Нет, я даже представить не могу себя - рядом с местным, - выдала я вдруг, после чего мне стало тошно от самой себя.

         Что я делаю? Для чего? Для кого?

         - Ман... а ты в любовь веришь?

         Он посмотрел на меня с интересом, хитро улыбаясь.

         - Ты даже не представляешь насколько верю. Особенно после того, как в Москве у меня был роман с одной девушкой с Кубы. Сказать, что она была черная - это просто ничего не сказать. Она была как смоль. Даже губы у нее были абсолютно черные. Представляешь? Но красавица неописуемая. Когда моя бабушка увидела ее - еще не зная, что я с ней встречаюсь, - она так и сказала: "Не знала, что ОНИ такими красивыми могут быть!". Однако потом, когда я ей намекнул, что мог бы на этой красавице даже жениться, - бабка моя просто... возмутилась. - он рассмеялся. Ну, впрочем, все это далеко позади... Зато я в совершенстве овладел испанским. А некоторые выдержки из речей Фиделя Кастро могу приводить без запинки. - Он снова хитро прищурился и пристально посмотрел на меня.

         Что я тогда думала? Что переживала? А то, что мне с ним приятно, интересно, весело, забавно, что он мне нравится. А когда я на секунду вообразила, что он мог жениться... что он вообще может жениться на ком-то,  да и вообще заниматься "сексуальной активностью" меня вдруг одолело непонятное чувство собственничества. То есть как это - жениться? На ком? По какому праву? Он ведь со мной ходит по городу несколько часов кряду. Он ведь ради меня оставляет какие-то свои важные дела, - а они у него есть - и общается со мной. Ведь ему я, - Я! - нравлюсь. Да и в Университете все уверены, что мы - пара. Черт побери, что, что со мной происходит?..

         Возвращаясь к моей остановке, мы задержались возле книжного развальчика напротив станции метро "Молодежная", - через дорогу. Точнее, я сама остановилась, и Манвел спросил меня:

         - Что ты ищешь?

         - У меня одна девчонка взяла почитать книжку... и потеряла. Вот хочу купить себе. Ищу, но не могу найти.

         - Велика беда - я найду тебе какую угодно книжку. Говори, как она называется.

         Я сказала по-армянски название книги.

         - Она на армянском? Как-как называется? - переспросил он то ли удивленно, то ли с возросшим любопытством.

         Я произнесла название книги снова.

         - Цовасар, Цовасар... знакомое что-то. Вот бы вспомнить, дай Бог памяти... А, ну конечно! Это из эпоса "Давид Сасунский"! Я по приезде сюда очень активно изучал все эти армянские фишки... - весело балаболили он. - Была у меня эдакая детская болезнь ура-патриотизма. Сейчас я спокойнее.

         Я молчала, и он вдруг замолчал тоже, словно о чем-то задумавшись. Потом вдруг посмотрел на меня каким-то странным, чрезвычайно довольным, даже блаженствующим взглядом и вдруг произнес:

         - Как странно. Я хотел подарить тебе маков у памятника этому самому Давиду Сасунскому. А теперь ты хочешь купить книжку про сасунские маки. А? Что бы это значило?

         Боже мой. Как глупо. Сейчас он решит, что я настолько романтизировала его тюльпаны, да и вообще его самого, что вот такими дурацкими намеками даю ему это понять. Вот незадача-то...

         Он продолжал хитро на меня смотреть. Молчал, самодовольно улыбаясь. Я решила прекратить весь этот балаган. Сейчас я ему выложу всё, - абсолютно все, что связано с этой книгой!

         - Ну так достанешь мне ее? Мне она очень важна!..

         - Да, да, я понимаю! Конечно достану. - Он как-то странно, пританцовывая покачал головой и через секунду был уже прежним Манвелом. Веселым, разговорчивым, остроумным и, главное, абсолютно нейтральным. Это полностью лишило меня повода продолжать мои объяснения. Я ведь надеялась, что он начнет выспрашивать - а почему да отчего мне так важна эта книжка. Но он, видимо, решил, что ему и так все ясно.

         Так мы дошли до остановки и... я увидела там Нунэ, стоявшую в ожидании автобуса. Сказать, что у нее снова отвисла челюсть - это значит не сказать ничего. По-видимому, она ну никак не ожидала от меня такого поведения, - снова как ни в чем не бывало прохаживаться с Манвелом после всего, что нам с любимым пришлось пережить на глазах у всего провинциального студенчества.

         - А вот, кстати, и твоя подружка. Как ее зовут? Нунэ, кажется?

         - У тебя просто феноменальная память, - с мрачным видом пробормотала я.

         - Подойдем?

         - Нет, не надо, ради Бога! Кстати, это ведь именно она потеряла мою книжку. Которую взяла у меня почитать... в тот день, когда ты у нас был.

         Я надеялась, что дав ему эту информацию, я помогу ему понять, что книжка эта была у меня задолго до его тюльпанов. И, как ни странно, именно в этот момент к нам и подошла Нунэ и, коротко поздоровавшись с Манвелом, протянула мне книжку со словами:

         - Вот, я купила тебе новую. Вместо той, что я потеряла. Кстати, я тебе там кое-что написала. На память.

         Манвел был в растерянности, но ничего не сказал. Просто молча взял у меня из рук книгу и стал просматривать случайные страницы.

         - Знаешь, дай-ка ты мне ее на пару дней. Я хочу ее прочесть и понять чем она тебе была так важна.

         - Бери, конечно.

         Вечером любимый не зашел за мной опять. Тогда я сочла это случайным совпадением. Придя от Мко я спросила девчонок, не приходил ли он. Но это было изначально глупо. Так как не застав меня в комнате, он бы сразу пришел к Мко, и я бы его встретила.

XVII.

         Я даже думать не хотела о том, чтобы снова пережить то состояние, в котором была те четыре дня, когда не было от любимого ни слуху ни духу. Однако он не появился и на второй день. После того же, как он не появился на третий день, я спокойно спустилась на четвертый этаж, постучалась в комнату любимого, мне открыл дверь какой-то незнакомый парень - не тот сокамерник, который тогда оставил нас одних, тактично слиняв. Этого я видела впервые. Причем я заметила в нем определенное сходство с моим любимым, - рост, телосложение, тип волос, очертания рта. Увидев меня, парень весь напрягся. И, не успела я начать что-то говорить после того как поздоровалась с ним, за его спиной появился тот самый тактичный сокамерник, который на этот раз повел себя крайне бестактно. Он просто сделал вид, что незнаком со мной, заявил парнишке, что девушка просто ошиблась комнатой и, практически уволок его со словами: "Пошли, Джон!". Дверь передо мной захлопнулась. Все затихло. Я постояла с минуту, думая, что любимый ко мне выйдет. Но этого не случилось. Постучаться снова я не решилась.

         У меня не осталось ни тени сомнения, что парнишка, открывший мне дверь - это средний брат моего возлюбленного. Не могут два настолько похожих внешне человека просто по совпадению жить в одной комнате. Только вот имя - Джон - никак не вписывалось в мои представления. Как мог у парня с таким махровым армянским именем быть родной брат по-имени Джон? И вообще, что происходит? Что все это значит?

         Погода стояла прекрасная. Весна полностью овладела городом, и воздух просто дурманил. Богатые кроны старых деревьев уже покрылись листвой, и из нашего окна было почти не видать аллею, по которой возвращалась с остановки очередная партия провинциального студенчества. Однако, Наринку я в небольшой просвет все же заметила. Маленькая, юркая, складненькая, с распущенными волосами, она будто не шла, а порхала по ней, словно ей не терпелось как можно скорее оказаться в пропахшем сигаретным дымом вперемежку с жареными зернами кофе и готовящихся нехитрых яств здании нашего корпуса.

         Это было на следующий день после того, как я практически поцеловала замок двери в комнату моего любимого.

         Наринка ворвалась в комнату, и схватила меня за руку:

         - Пошли, пошли скорее, а то упустишь!

         - Мы стремительно, не дожидаясь лифта, спустились на первый этаж, и Наринка знаком остановила меня возле стойки у вахтерской ниши, куда обычно складывали входящую почту для жильцов. Ничего не понимая, я стала просматривать письма, ища среди них адресованное мне или моим знакомым. И настолько увлеклась этим занятием, что поначалу не обращала внимания на Наринку, дергавшую меня за рукав.

         - Да смотри же! - нетерпеливо, сквозь зубы, вполголоса прошипела моя подружка, чуть ли не ущипнув меня.

         Подняв глаза и повернув голову в ее сторону, я увидела, что мой любимый прошел к лифту в сопровождении какой-то девушки. Единственное, что я успела заметить прежде чем они скрылись за углом - это длинные, - до талии, черные волосы.

         Раскаленным клинком что-то пронеслось у меня внутри снизу вверх и с силой ударило в виски. На какой-то миг у меня потемнело в глазах, и я пошатнулась.

         - Видела? - торжествующе говорила Наринка, когда лифт с характерным свистом поднялся вверх. - Я их с самого автобуса пасу. Пошли... расскажу.

         Решительно ничего не соображая, находясь в каком-то трансе, я покорно последовала за ней по лестнице. Оказавшись в комнате, я автоматически потянулась за сигаретой. Но никак не могла ее зажечь, пока Наринка, выхватив у меня зажигалку, не помогла мне. Внимательно заглядывая мне в глаза, словно оценивая мою готовность ее воспринимать, она начала:

         - Я сама своим глазам не поверила. Они сели в автобус на остановке возле Сельхоза, и она прямо ни на секунду не отпускала его руки. А в автобусе она что-то ему говорила, говорила, смеялась, а он такой иногда только улыбался и смотрел куда-то в сторону. Но они шли вместе, не спеша, остановились купить там этих пирожков возле аспирантского, она его так и не отпускала, а я побежала скорее тебя предупредить...

         - Кто она? Ты знаешь ее?

         - Вообще-то я ее не видела раньше, но скорей всего она здешняя, из общаги. Может быть просто не замечала я раньше ее. Тут ведь много народу ходит.

         - А какая она?

         - А ты не видела? Маленькая такая, до пупка ему...

         - Я только со спины увидела...

         - Ну, на лицо она симпатичная, по-моему, голубоглазая...

         В этот момент в комнату вошла Лена.

         - Привет. Опять куришь? Что, ужинали уже? Так рано?

         - Нет, просто она увидела своего сутулого с другой девкой, - деловито вещала Наринка.

         Лена равнодушно пожала плечами:

         - Ну, я его тоже видела. Они пирожки покупали. Вот, я тоже купила, - и она поставила на стол кулек.

         - Лена, кто это? Ты ее знаешь?

         - А ты не видела ее? Она же в нашем корпусе учится, на армянском филфаке. А вообще знаешь что? Ты сама виновата...

         - Лена, ты о чем? Ты думаешь, что он теперь с ней?

         - Милая моя, - торжественно и снисходительно произнесла Лена, - он у тебя не из тех парней, кто будет просто так под ручку ходить с кем попало. Он просто променял тебя на ту, которую посчитал достойной себя.

         - Лена!..

         Вместо ответа Лена выругалась и продолжала:

         - Все, можешь считать себя свободной. Иди и дальше со своим Аленом Делоном гуляй, раз не можешь ценить то, что имеешь!..

         - Вот именно, - весело, уже по-армянски, подхватила Наринка, - можешь теперь смело встречаться с этим Манвелом. Я именно этого тебе всегда желала. А ты, Лена... - Наринка снова перешла на армянский, но уже только чтобы передразнить ее: - лучше бы пошла и этому громоотводу сказала, чтобы он сам ценил то, что имеет. Посмотри, на кого он променял нашу душку!..

         Лена окинула нас обеих высокомерным взглядом, который в иное время был поводом для наших с Наринкой усмешек, и произнесла:

         - А я тебе говорю, что ничего путного у нее с этим Манвелом не получится. Он какой-то скользкий и подозрительный тип!

         В этот момент к нам в комнату заглянула Вика.

         - Можно тебя? Слушай, у нас сегодня вечером будут гости. Емко спрашивает, может быть, у тебя сейчас есть час-полтора ему попозировать, чтобы позже уже не приходить?

         - Да... - вяло ответила я.

         - Ну, давай, мы ждем. Можешь не ужинать, я тебя покормлю.

         - Слушай, не переживай, - усевшись рядом со мной на кровати, мягко сказала Наринка. - Все к лучшему. Ты не смогла бы с ним жить. Душка... я ведь тебя знаю. Он бы подавил тебя рано или поздно, - она усмехнулась, - крылышки бы тебе подрезал! Давай я тебя повеселю... рассказать, что мы сегодня с лабораторной мышкой сделали?

         - Я пойду, меня Мко ждет, - я сделала корявую попытку улыбнуться и поднялась со своей кровати.

         - Шальку свою захвати, - он ведь тебя сейчас в ней мазюкает... - кричала мне вслед Наринка, когда Лена уже совала мне в руки серо-черную кружевную шаль.

         Когда я вернулась в комнату около восьми вечера, девочки слушали музыку и рассуждали о Диме Маликове, - кумире Наринки. Лена же была в восторге от Шатунова Юры. В общем, они обменивались своими восторгами. Посидев с ними несколько минут, я поняла, что этот томный вечер мне совершенно не по душе. Где сейчас мой любимый? Что он делает? С кем он? Ведь это время у него - моё время! Ну, не считая последних трех дней... Неужели ему хватило трех дней, чтобы подобрать мне замену? "А сколько дней тебе самой хватило, чтобы ему подобрать замену?" - съязвило мое второе я. Нет, это несерьезно. Я ведь ему не изменяла. Я до Манвела даже не дотрагивалась. Да и чувства мои всегда принадлежали только любимому. И мысли тоже. Но тем не менее, оказывается, я делала что-то предосудительное. Что именно? Что? Предосудительное с точки зрения чего?

         Рассуждая так под громогласный разговор Лены с Наринкой, которые были уверены, что я молча слежу за их беседой, и потому время от времени зыркали на меня, чтобы получить поддержку хотя бы ы виде улыбки или кивка - и мне не трудно было им подыгрывать, - я поняла, что прошло больше получаса с того момента как я вернулась от Мко.

         - Нарин, сходи, принеси мою шальку, не хочу снова туда идти, я уже с ними до завтра распростилась...

         - Снова забыла? Маша-растеряша... - Наринка вылезла из своего уголка и через минуту уже была здесь с моей шалькой.

         - Ну, догадаешься, кто сейчас в гостях у Мко с Викой? И главное, с кем! Я просто иногда поражаюсь этим деревенским. Ак у них все просто. Раз - завел девушку. Два - знакомит с земляками. Три - свадьбу ему подавай... Слушай, не переживай, поняла? Нервные клетки дороже. Он тебе не пара.

         При этих словах Наринки Лена снова разбушевалась:

         - Именно так и нужно делать, без всяких лишних движений! Нет ничего проще! Двое нравятся друг другу и они женятся! Не смей вообще про деревенских что-то говорить. Они люди разумные, они вообще кормят все человечество. У них все идет мудро и правильно. Ты не понимаешь, что они - это самые настоящие люди, их жизнь - это самая настоящая жизнь людей, - натуральное хозяйство. А все эти города и никому не нужные пивнушки, - колыбель разврата! - Лена снова одарила нас своим коронным взглядом, и на этот раз мы с Наринкой, переглянувшись, рассмеялись от души.

         Лена была по сути доброй и чувствительной девушкой. Но стремление поучать и наставлять было ее второй натурой. Если бы не чувство юмора, то, пожалуй, с ней было бы не так легко. Но она обычно, видя нашу реакцию, также еле сдерживала улыбку и даже отворачивалась, чтобы мы не заметили, что ей самой смешно.

XVIII.

         Так пролетела еще пара недель. Я уже немного привыкла к мысли, что любимый для меня потерян окончательно. В течение этой пары недель я несколько раз после занятий ходила с Манвелом по кабинетам и общественным организациям, выбивая возможность учредить современное молодежное издание. Обаяние Манвела и его прекрасное владение армянским языком очень нам в этом помогали. Когда же чиновницей оказывалась женщина, я всегда чувствовала себя лишней, точнее помехой делу. И не преминула ему об этом заявить. Он согласился, но с оговоркой, что при его умении общаться с людьми, что является конкретно разработанной техникой, мое присутствие никак не может влиять на результат.

         Еще за эту пару недель я, будучи в Университете на занятиях, несколько раз не могла удержаться и подымалась на четвертый этаж - туда, где был армянский филфак. Меня одолевало любопытство, я и хотела получше рассмотреть счастливую обладательницу моего возлюбленного. Казалось, что она ничего обо мне не знает. Никакой реакции на мои появления она не выказывала. Я же не знала, радоваться мне за любимого или горевать за себя. Она была объективно хороша лицом, - белокожая, с большими голубыми глазами, щекастенькая. Вот разве только ростом не вышла, будучи при этом ширококостной и коренастой. Да и волосы у нее оказались не черными, как мне показалось в первый момент, а темно-каштановыми. В общем, можно было назвать ее приятной девушкой. А о личных ее качествах я ничего не узнала, хотя однажды мне довелось с ней разговаривать, но было это значительно позже. Еще несколько раз я видела их вместе, - возвращающихся с занятий и иногда даже покупающих пирожки. Но мне как-то удалось примириться с тем, что он с ней теперь. Видно, Наринкины подбадривания и присутствие в моей жизни Манвела позволяло мне не чувствовать себя полностью отторгнутой, лишенной мужского внимания, что в том возрасте было весьма важным для моего самолюбия. О том, чтобы у меня появился новый поклонник в общежитии, речи быть не могло никакой. Это было полностью исключено, причем, не из-за моих мотивов, а просто в силу какого-то неписанного, негласного закона, точнее своего рода немого соглашения между парнями.

         Как-то вечером, весело и шумно играя с Наринкой и Леной в выбивалки под окнами нашего корпуса, я услышала за своей спиной бархатный голос:

         - Не можешь играть - не мучайся...

         Это мой возлюбленный возвращался в корпус и, проходя ко входу, произнес сие в мой адрес. Оглянувшись, я увидела только как он с грустной улыбкой исчез за углом. Потом мне девчонки сказали, что он перед этим еще с полминуты стоял и отрешенно наблюдал за мной, зная, что я его не могу видеть.

         Мне было и приятно и спокойно слушать все это от девчонок. Я тогда словно подсознательно ощущала, что мне важнее не столько быть с ним физически, сколько сознавать, что он меня любит и думает обо мне. А в этом я не сомневалась ни минуты. Потому что всякий раз, когда мы оказывались в одном автобусе, или встречались на лестнице, или просто шли по улице или по коридору навстречу друг другу, я видела как он менялся в лице. Как притормаживал, как задерживал взгляд. Мне казалось, что я чувствую каждую его мысль и каждое движение его души по отношению ко мне. И мне в те дни вдруг стало как никогда раньше ясно и понятно, что мы не могли бы быть вместе. Что наше чувство было прекрасно именно этим, - силой, глубиной и нереализуемостью. Мы оба были одной крови. Мы оба назывались одним словом. Были на равных в развитии, образовании, социальном происхождении. Но мы были жителями разных планет.

         Приближался день его рождения. Девчонки размышляли вслух  вместе со мной, можно ли использовать это событие для общения и, возможно, воссоединения страждущих наших душ. И возможно, даже тел... страждущих наших. Эта шутка - про страждущие тела, - которую я саркастично выдала в ответ на предложение Лены написать ему открытку и подарить свой плеер с наушниками (тогда они были хоть и не в новинку, но представляли собой довольно редкое явление), которым я все равно пользовалась крайне редко, - и получить шанс на объединение страждущих душ - шутка эта оказалась пророческой.

         Мы нашли подходящую коробочку, достали упаковочную бумагу, ленточку. Красивенько все завернули и завязали. Однако по назначению это явление так и не дошло. Беспокоить его именно в день рождения я не хотела. А заранее поздравлять считалось неблагоприятной приметой. Я решила подарить после дня рождения при удобном случае.

         Однако ровно в восемь в свой день рождения мой любимый постучал в нашу дверь. Мы все замерли от неожиданности. Первое, о чем я тогда подумала, было "А я не накрашена!"...

         Девчонки смотрели на меня в ожидании жестов, готовые открыть дверь. Но я пошла к двери сама. Он стоял неподвижно, глядя мимо меня, будто что-то высматривая в нашей комнате.

         - Ты не занята? У тебя нет никого?

         - Только девочки. Кто еще может у меня быть?

         - Ну мало ли...ты нужна мне. Можно тебя на минутку?

         - Можно даже на много минуток...

         - Можно и на много минуток, - повторил он по своему обыкновению.

         - Можно и на всю ночь, - с улыбкой выдала я, удивившись этой своей фразе.

         Он же, наоборот, сделал еще более напряженное лицо и пристально посмотрел на меня.

         - Понимаешь, мне нужно кое-что перевести. С турецкого. Но это... в третьем корпусе. Пойдешь со мной туда?

         - Если ты меня потом проводишь обратно.

         - Конечно.

         - Я сейчас, подожди...

         Я вошла в комнату, сменила домашние босоножки на кроссовки, сказала девчонкам, что, наверное, вернусь поздно, взяла ключ, положила в карман джинсовой юбки пропуск и, сопровождаемая одобрительно-восторженным взглядом Лены и утомленно-недовольным - Наринки, прошествовала в коридор.

XIX.

         Он шел рядом со мной вниз по лестницам, потом по внутренней аллее - ко входу в третий корпус. Вахтера там, как ни странно, не было на месте. Мы поднялись на второй этаж и он открыл ключом дверь в одну из комнат справа по коридору. Обычная комната, скорее всего мальчишеская. Стол полированный без скатерти. Занавески на окнах - казенные, от коменданта. Да и покрывала на кроватях - тоже.

         - Я сегодня здесь буду ночевать, - сказал он. Проходи, садись.

         Я спокойно вошла в комнату и, поскольку не было там ни одного дивана и ни одного стула без чьих-то вещей, нагло уселась прямо на полированный стол. Он, увидев такое дело, резко подошел ко мне и, впервые за все время нашего знакомства, резко тряхнув меня за плечи, прильнул к моим губам. Я была зажата в его объятиях так крепко, что мне стало боязно за свои ребра, - казалось, что у него не две, а восемь рук... Мы целовались очень долго, причем он сам, без какой-либо моей инициативы, распустил сплошную молнию на моей летней спортивной куртке и отшвырнул ее куда-то в сторону. После этого он припал лицом к моему обнаженному туловищу и целовал его жадно. Я руками обхватила его шею, но никак не могла поцеловать его, хотя ужасно этого хотела. Наконец, он снова поднял ко мне лицо, и мы стали целоваться опять. Через минуту, - благодаря ему - на мне уже не было и джинсовой юбки, - осталась практически в кроссовках.

         Схватив меня в охапку, он моментально оказался со мной на одной из кроватей, которая располагалась в комнате точно на том же месте, где и моя - в левом верхнем углу. На этот раз все было не в моих, а в его руках. Я только подчинялась его ласкам и действовала в соответствии с его движениями. Это была решимость или даже властность, которую я тогда не особо понимала, - особенно в свете того, что он встречается с другой девушкой - но в любом случае, мне это нравилось, я получала удовольствие даже от злорадства по отношению к ней. Я стала пытаться раздеть и его тоже. Он, впрочем, в тот момент сам подумал о том же. Я была в восторге от того, как мне пахнуло его кожей, и просто зарычала от удовольствия, покрывая поцелуями все, что только появлялось перед моими губами - его лицо, плечи, грудь, шею, руки. Наконец, я не выдержала, и стремительно выбравшись из-под него, подмяла его под себя, значительно расширив свои полномочия. Однако, последнего, самого важного действия я все же не предпринимала. Не решалась. Хотя он, разумеется, был к нему давно готов, что воспринималось мной в те времена чуть ли не как наивысший знак внимания по отношению к любимой девушке. Однако, как оказалось, он собирался пойти до конца. Во всяком случае, когда я намеренно стала нежно и ритмично задевать его бедром, он снова повалил меня на лопатки и сложил меня в однозначную позицию.

         - Что ты делаешь? - спросила я, вдруг решив немного поиграть в приличия.

         Ответ его озадачил меня:

         - Ничего не говори, я все знаю...

         Итак, что именно он хотел этим сказать? Что он знает как проделать все не лишив меня девственности - в наличии коей он должен быть по идее убежден? Или он от кого-то знает, что я не девственница, что в принципе ложь... Черт побери, ну и ситуация!..

         К сожалению, скорее всего имелся в виду второй вариант.

         Ему достаточно было произвести несколько первых движений, чтобы у меня все физически восторжествовало внутри каким-то невероятным образом, заставив меня протяжно взвыть, словно весь этот неведомый доселе телесный восторг не умещался в моем организме и требовал выхода наружу. Видно, эта моя реакция оказала и на него такое же воздействие. Он, хоть и не выл и не рычал, но производил звуки, которые я слышала в фильмах, когда в кого-то попадала пуля или его протыкали шпагой, или вонзали в тело клинок. Почти минуту после этого он был полностью неподвижен, почти не дышал, и, кажется, был без сознания. Я тогда жутко перепугалась за него. Мне по неопытности пришло в голову, что, возможно, мы сделали что-то не так, что у него не выдержало сердце, что нужно было как-то иначе... Однако, сердце у него билось, да еще так, что я это практически слышала. Я стала осторожно и ласково целовать его, но он никак не реагировал. И только по истечении этой минуты он сделал то ли глубокий вдох, то ли выдох и открыл глаза. Я продолжала целовать его, говорить ему ласковые слова, а также о том, как я за него переволновалась за эту минуту. Он же, начав отвечать на мои поцелуи, стал буквально затирать меня в постель. Мне не было больно, мне было можно сказать приятно, - но вот только поведение его - практически бессловесное, методичное, словно направленное только на сам процесс, - меня настораживало. Я прекрасно помнила о нашей с девчонками "программе" по воссоединению страждущих душ. Я знала, что и как нужно сказать ему, чтобы у нас завязался разговор, который приведет к дальнейшему общению и возврату к столь недавнему прошлому. Но я этого делать просто не стала. Во мне вдруг проснулось что-то вроде взрослого женского самолюбия, и я сказала себе: Если он меня любит, и я нужна ему, пусть скажет мне все сам. А если не скажет, то значит, ему от меня нужно только то, что он так настойчиво и властно имеет. Имеет вот уже второй раз, теперь третий... и так всю ночь, не прекращая, не засыпая, не разговаривая... Только ласки - нежные ласки, постоянно чередующиеся с жесткими, словно он вспоминал что-то, за что я заслуживаю более грубого обращения, - а потом снова нежность и надрыв - будто нет для него в мире никого дороже, ближе и желаннее.

         Приняв такое решение, я как ни странно, расслабилась и, как говорится, стала просто получать удовольствие. Не было больше нежных слов с моей стороны. Не было заботы о его удобстве и комфорте. Я теперь сама могла его затирать в постель и использовать так, как мне того желалось. Удивительное дело, как скоро и хватко мы осваиваем то, что считали раньше тайной, покрытой мраком, загадочным и сложно описуемым явлением, о котором робели говорить, а порой даже думать. Вспоминая свое поведение тогда, глядя на себя со стороны, я вижу настоящую любовницу, циничную потребительницу и настоящую женщину...

XX.

         Вторая ночь моей первой любви прошла полноценно и свободно. Я ни секунды не думала о какой-либо безопасности. Он, кажется, тоже. Мы полностью исчерпали все, что могли получить друг от друга на тот момент нашего личностного развития - по глубине, чувственности, накалу. Слова, которыми мы обменялись за все это время, могли бы поместиться на листке блокнота, если их написать моим небрежным размашистым почерком. Но физика и эмоции, которые имели место между нами, стоили тысячи ночей любви.

         - Я так и знала, что он именно это хочет от тебя получить напоследок, - назидательно вещала Наринка, когда я вернулась утром в нашу комнату, - подарок себе на день рождения устроил, - лучше и не придумаешь... Кстати, подарочек его ты забыла захватить...

         - Слушай, он пьяный был? - прервала ее Лена, - По-моему, он был не в себе вчера.

         - Не знаю, - отвечала я, сияющая и отрешенная.

         - От него не пахло алкоголем? Как он мог не выпить на свой день рождения?

         - А это что, обязательно, что ли? - спокойно осведомилась я, собирая себе банный набор.

         - Мыться идешь? А на занятия не опоздаешь?

         - Ничего, на вторую пару успею...

         - Так что у вас? Вы помирились? Что он тебе сказал про ту девушку? - не унималась Лена.

         - Он мне ничего не говорил, а я не спрашивала, - устало улыбаясь, отвечала я.

         - Не спросила? Почему?

         - Потому что мне это было неважно...

         - Разве есть что-то важнее между вами?

         - Лена, есть. Но, наверное, мы не будем вместе.

         - Что ты хочешь от нее? - недовольным голосом вступила в разговор Наринка, - Еле-еле она отвязалась от него, а ты опять их сводишь?

         - Да пойми, у них отношения уже видишь куда зашли! Это тебе не шутка! Что с ней теперь будет в жизни?

         - Ой, прям сейчас повеситься ей только остается, да? Слушай, не думай об этом, и вообще, - она ласково назвала мое имя, - если какие проблемы будут - я лично позабочусь, чтобы тебе все поправили. Через несколько лет у меня такие связи в медицине будут... Вы даже не представляете, сколько народу так делает.

         - Наринчик, я ради такого человека не пойду под нож...

         - Какой нож, девушка, опомнись!

         - Ну, на стол не пойду... или там... в кресло... Такой человек мне не нужен...

         - В общем, я тебе сказала, а там как хочешь.

         - Вохбам кез, ов хай жоговурд, - торжественно произнесла Лена, снова кинув в нашу сторону свой коронный взгляд, и исчезла за дверью, уходя на занятия.

         - Что она сказала?.. надо запомнить, - заговорщически пробубнила Наринка и мы, переглянувшись, громко расхохотались.

         Так, повзрослев и сменив некоторые аспекты миропонимания, я закончила второй курс и прожила второй год в студенческом общежитии на северном краю Еревана. После того дня рождения мой любимый и его девушка пропали из общежития. Наверное, поженились.

         На третьем курсе я снова сменила комнату на тринадцатую, в середине коридора. Наринка перевелась в Степанакерт. Тогда было сложно летать в Карабах, так как степанакертский аэропорт в тот период еще управлялся азербайджанскими властями, и прошел слух об изнасиловании одной студентки.  Вот Наринка и решила не рисковать, летая домой на каникулы. Лена осталась в первой комнате.

         Манвел создал газету "Свобода", но после выхода нескольких номеров - в том числе и с моими статьями и переводами, он от нее отказался, передав в новые руки, а сам ударился в коммерцию, открыв туристическое агентство "Вавилон", - наступали тяжелые для Армении времена, и возникло, усиливаясь с каждым годом движение "челноков". Из Польши и Китая привозили они всякого рода товары, в основном предметы одежды... Затем он решил перевезти семью в Москву. Что и сделал в 1993 году. Не выдержал... Так мы и расстались навсегда.

         Я не прекратила работать в газете, обретя новых друзей и знакомых. Еще через несколько номеров "Свобода" переросла в молодежный еженедельник "BRAVO",  где я также работала корреспондентом, и опубликовала пару рассказов - под псевдонимами Ричард Бронсон и Фил Бенси, - которые мне придумал Давид Алавердян, главный редактор, студент-журналист. Еще, к слову, там было опубликовано письмо, якобы пришедшее в редакцию от читательницы, - но автором письма была я. Суть его была в том, что девушка, зараженная ЗППП (я постаралась обрисовать это ЗППП так, чтобы оно походило на РВ), методично мстит мужчинам, заражая их направо и налево, блуждая в соблазнительном виде по Еревану, меняя облик, чтобы ее не опознали. Помню, что в редакцию пришло множество возмущенных писем от мужчин и от женщин. Ходили слухи, что студенты сбегали с занятий,  разбивались на группы и по всему Еревану пытались выловить эту развратницу. Эдакая охота на ведьму!

         Приблизительно в марте-апреле, когда я была на третьем курсе, девушка моего любимого снова поселилась в общежитии. Она завела себе подружку из Гориса (видимо, она и сама была оттуда), и всегда ходила только с ней. Буквально через несколько дней после того, как она появилась, в мою дверь раздался стук. Я была одна в комнате. Это было время, когда еще не вернулись с занятий мои новые сокамерницы. На пороге стояли они - две подружки, - девушка моего любимого и ее постоянная спутница. Моя экс-соперница просто стояла и смотрела на меня во все глаза, с восторгом и любопытством, словно пытаясь в моем облике что-то рассмотреть и понять. Ее подруга же начала разговор:

         - Вы ведь учитесь на Востоковедении... Так вот, мы стесняемся сами идти в ваш деканат, но к нам по ошибке попала телеграмма для одного преподавателя вашего факультета. Его зовут Андраник Барсегян. Запомните, пожалуйста, или запишите, это очень срочно. Может быть вы ему скажете, чтобы он позвонил по вот этому телефону и забрал телеграмму... - она протянула мне клочок бумаги с какими-то цифрами.

         Этот шитый белыми нитками повод поглазеть на меня поближе и узнать меня в общении был насколько очевидным, настолько и трогательным.

         - Вообще-то я не припоминаю такого человека на нашем факультете, но обязательно узнаю в деканате, - пообещала я.

         Самое интересное, что я все-таки поинтересовалась в деканате, и, естественно, получила отрицательный ответ. Всех наших спецов я и сама знала поименно.

         На другой день точно в то же время они снова постучали. И снова этот короткий разговор в предбаннике нашей комнаты, снова это поедание глазами, снова попытки максимально растянуть удовольствие лицезреть меня.

         - Ну как, вы передали ему телефон?

         - Знаете, какая беда, я запомнила только имя названного вами человека - Андраник. А фамилию я забыла. Но все равно - человека с именем Андраник на нашем факультете нет.

         Нужно было видеть эти два лица и эти четыре глаза. Удивление было неподдельным, переходящим в возмущение и окрашенное оттенками восторга.

         - Как... как это? Забыли фамилию? Да Барсегян же!...

         - Понимаю. Но все равно. Я запомнила только имя, и такого человека у нас нет. Думаю, если это срочно, вам можно и самим прийти на наш фак.

         Понимая, что они всего-то играют роль, я им показала высший пилотаж актерского мастерства и достоинства. Не испытывая при этом ни волнения, ни любопытства. Мне было даже неинтересно, как эта девушка оказалась снова в общежитии. И почему. Все что произошло со мной принадлежало только мне независимо от того, где и с кем сейчас мой любимый. Я чувствовала на тот момент, что получила от своей первой любви столько, что больше и не нужно, - больше было бы не просто лишним, но и губительным для моих чувств и, возможно самой моей жизни.

         Но встречая в своей жизни мужчин, я выбирала только тех, кто умел смотреть на меня так, как это делал мой первый возлюбленный. Именно такому взгляду я доверяла. Потому что именно его я считала взглядом человека любящего. Пронизывающий, но не напрягающий. Искренний и чистый. В котором сразу все вопросы и все ответы. И я никогда не удивлялась тому, что люди, умеющие так смотреть, имели определенное внешнее сходство с моим любимым. Выразительный пухлый рот и мистическая родинка где-то на лице присутствовали неизменно. И потому я, общаясь со своими мужчинами, всегда чувствовала незримое и настойчивое присутствие человека, которого я никогда не забывала, но которого не могла уберечь рядом. Как и родину свою, - и ту, что была по рождению и ту, что есть по крови.

         Слова Манвела, которые он говорил в период своего ознакомления с одолженной у меня книгой, - говорил спокойно, может быть даже насмешливо, словно цинично анализируя, но в тоже время и не без нерва, - я запомнила почти один-в-один.

         Манвел в те дни говаривал так: "В общем, я понял, почему эта книжка так дорога тебе. Мы, хоть и не местные, но мы армяне. И нам больно за нашу историю, за наши утраты, за наши горы, поля, храмы и долины, оставленные по ту сторону Аракса. И те цветы, которые растут на тех землях - имеют нашу, армянскую душу, говорят на нашем языке. Но они нам недоступны и это вечный ком у нас в горле. В общем-то и мы с тобой по идее не наши. Мы с тобой - примерно как те маки. С той лишь разницей, что те маки все еще там, на своих корнях, на своих камнях, - растут и каждый год дают семена - наши и нам недоступные. А мы вырваны и брошены сюда. Но от этого не перестали быть недоступными. Не перестали быть чуждыми. И как ни странно, никогда не перестанем быть армянами. И это наш двойной крест. Быть армянами - крест. И второй крест - быть армянами такими как мы. Такими как те маки. Наши и не наши..."